Москва
Июня со 2 на 3. 2 часа ночи. Д. в ответном письме (от «2/3 июня») « А. Г. Достоевской сообщает, что два ее письма от 30 и 31 мая получил. Ставит ее в известность о перенесении («теперь уже твердо») для открытия памятника на 6 июня. Обижен, что его не пригласили на совещание к И. С. Тургеневу, к которому и сам не пошел бы «без официального от него приглашения». Высказывает предположение, что официальное письмо к М. Н. Каткову от Общества любителей российской словесности С. А. Юрьева «заставили <.. .> подписать, главное, Ковалевский, но, конечно, и Тургенев». Вспоминает о своем приятном знакомстве с викарием Алексеем и Николаем (Японским); оба они читали его сочинения и объявили, что своим посещением он «сделал им большую честь и счастье». В приписке обещает, что делом о «включении сына в дворянство» займется из Петербурга «. через людей»; упоминает, что на днях был на даче у И. С. Аксакова (а «Чаев тоже на даче») и что собирается, если найдется время, съездить к М. И. Муравьеву. —XXXi, 175—177.
По поводу вписания Ф. Ф. Достоевского во дворянство см.: Дело правительствующего Сената департамента геральдик рода Достоевских. — ЦГ И А. Ф. 1343. Оп. 2. № 3140.
Июня 3. В утренних выпусках газет появляется объявление московского генерал-губернатора о том, что «открытие памятника Пушкину <.. .> последует 6 сего июня» (см.: МВед. 3 июня. № 152); отсрочка объясняется «тем обстоятельством, что принц Ольденбургский <.. .> не может прибыть в Москву к 4 июня». — Берег. 4 июня. № 72.
Утром Л. М. Лопатин приносит Д. расписание дней и церемоний; Д. выдает ему 17 руб. на венки. Затем является Ф. Г. Соловьев, депутат от присяжных поверенных, «отрекомендоваться» и поговорить о «мистически религиозных вопросах»; за ним приходят Д. В. Григорович, П. А. Висковатов и С. А. Юрьев; на последнего «страшно все напали» за письмо его к М. Н. Каткову. Д. обедает вместе с Григоровичем и Вис-коватовым в «Московском трактире», где знакомится с актером И. В. Самариным, будущим исполнителем «Скупого рыцаря» на пушкинских торжествах. Оттуда едут на общее заседание комиссии Общества любителей российской словесности для устройства окончательной программы утренних и вечерних празднеств. Присутствуют И. С. Тургенев, М. М. Ковалевский, Н. А. Чаев, Я. К. Грот, П. И. Бартенев, С. А. Юрьев, Л. И. Поливанов, Н. В. Калачев и др. Возвратясь в 10 часов вечера в гостиницу, Д. находит у себя две визитных карточки А. С. Суворина с припиской, что он будет в 10 часов. Навещает Суворина в «Славянском базаре». Предлагает ему билет на пушкинские праздники. Суворин сообщает, что приехал В. П. Буренин. На следующий день договариваются посетить вместе Оружейную палату в час пополудни, а затем пообедать в «Московском трактире». — XXXi, 177—178.
А. Г. Достоевская в ответ на письмо Д. от 30—31 мая сообщает, что в семье все в порядке. Просит мужа выехать из Москвы 8 июня в 9. 30 утра, чтобы вместе всей семьей встретить Духов день 9 июня. Беспокоится, не доставляют ли Д. его депутатские обязанности много мучений; выражает надежду, что ее «милый депутат» прикончит все дела к 8 июня и утром 8-го выедет из Москвы; высказывает пожелание, чтобы он подлиннее описывал ей праздник и, главное, не упустил бы подробностей о том, как он читал, «отличился ли и много ли хлопали и пр., и пр.». — Д. Переписка с женой. С. 339.
Письмо В. М. Елецкого к Д. из Полтавы. — Гроссман. Жизнь и труды.
В настоящее время местонахождение письма неизвестно. Сохранились конверты двух других писем князя В. М. Елецкого в Книжную торговлю Д. со штемпелями отправления 29 февраля и 31 марта 1880 т. — ИРЛИ. № 30684.
М. А. Веневитинов приводит в своем дневнике отзыв о Д. профессора Московского университета Ф. М. Дмитриева: «Уж если он признает в мире несправедливость, то должен быть пантеистом и не признавать единого божества и не удивляться поражающей его несправедливости <.. .> Вообще, все его положительные идеалы или, по крайней мере, стремление изобразить их в „Братьях Карамазовых", чрезвычайно туманны и мистичны. Это не здравый смысл народа, а тяжко выстраданный искусственный подход к его воззрениям». Приведя этот «любопытный образец суждений человека, довольно замечательного», историка права, «известного своими эпиграммами», М. А. Веневитинов замечает: «Но с отзывом этим я далеко не согласен и считаю, что философская критика Дмитриевым мировоззрения Достоевского страдает каким-то холодным рассудочным формализмом, вполне уместным в книгах, но непригодным для действительной жизни...». — ЛН. Т. 86.. С. 501.
Июня с 3 на 4. «2 часа пополуночи». Д. в письме к А. Г. Достоевской от «3/4 июня» благодарит ее за ее «дорогое» письмецо от 1 июня и признается, что со времени частых ее писем он-решительно стал спокойнее за семью. Подробно излагает события дня. Рассказывает о заседании комиссии «Любителей (российской словесности)», отмечает, что Тургенев с ним «был довольно мил». Сообщает жене, что его выступление назначено на утреннее заседание 8 июня; 6 июня вечером на празднестве он читает сцену Пимена из «Бориса Годунова»; 8-го вечером прочтет три стихотворения Пушкина (два из «Песен западных славян» и «Сказку о медведихе»), а «в финале для заключения» ему предложили читать «Пророка». Набрасывает программу последующих дней: 4 июня в «Лоскутную» прибудет поезд петербургских депутатов; 5 июня депутаты во фраках должны явиться в Думу; 8-го все кончится, 9-го он планирует сделать визиты, а 10-го выехать. Извещает о том, что А. Н. Майков и Я. П. Полонский приедут, что Суворин просит у него статью о Пушкине, но он пока колеблется, не знает, кому даст. —XXX,, 177—179.
Июня 4. Утром Д., А. С. Суворин с женой, В. П. Буренин я Д. В. Григорович отправляются в Кремль, в Оружейную палату. Осматривают «все древности», которые показывает им хранитель палаты Н. А. Чаев; заходят в Патриаршую ризницу. Обедают в трактире Тестова. Заглянув «на минутку» к А. Н. Энгельгардт и в магазины «за мелкими покупками», Д. отправляется в сад «Эрмитаж», где встречается с Сувориными, Григоровичем и др.; к Д. подходят В. П. Гаевский, актер М. В. Лентовский, певец И. А. Мельников и др. Снова возникает слух о том, что праздник откладывается. Узнав об этом, Д. в 11 часов вечера едет к С. А. Юрьеву, которого не застает дома. Вернувшись в гостиницу, Д. готовится к чтению монолога Летописца, «самого трудного к чтению, требующего спокойствия и обладания сюжетом». — XXXi, 179—180.
Член Комитета Общества любителей российской словесности, профессор Московского университета Н. И. Стороженко сообщает литературной деятельнице Е. С. Некрасовой (по-видимому, в ответ на ее просьбу) о том, что, «как только выяснится», на каком из двух заседаний будет читать Д., ей будет выслан «билет на сие заседание, конечно, ненумерованный, потому что нумерованных билетов очень мало», и он сам «не из тех счастливцев...».—ЛЯ. Т. 86. С. 501.
Июня в ночь с 4 на 5. Д. готовится к чтению отрывка из «Бориса Годунова». — XXXi, 180.
Июня 5. Утром его посещают И. Ф. Золотарев, член Государственного совета Ф. П. Корнилов и Л. М. Лопатин с венками. В 2 часа они отправляются в Думу на публичное заседание Комитета по сооружению памятника Пушкину с приемом депутаций и докладом Я. К. Грота об истории создания памятника и итогах конкурсов (победил проект А. М. Опекушина). Д. знакомится с дочерью Пушкина Н. А. Меренберг (Нассау-ской). Встречается с А. Н. Островским, И. С. Тургеневым, А. Н. Плещеевым, М. А. Языковым. Д. вручают приглашение на завтра на думский обед (опубл.: Гроссман. Жизнь и труды. С. 301). Д. возвращается в гостиницу. Пообедав, собирается еще раз «просмотреть Пимена» и свою «статью» о Пушкине, но приходят друг за другом П. А. Гайдебуров, П. А. Вискова-тов и А. Н. Майков. —XXXi, 179—181.
В 8 часов вечера «раздоре» направлений; повторяет, что раньше 10 июня выехать не сможет, а то и задержится на лишний день, так как надо еще и «статью поместить». Упоминает, что «давеча получил от книгопродавца Александрова 18 руб. 75 к.» и заезжал к В. М. Карепиной, с которой «кажется, совсем простился» перед ее отъездом к дочери на дачу. — Там же.
Письмо А. Г. Достоевской к Д. Сообщает, что в семье все благополучно; провожают бабушку (А. Н. Сниткину). Справляется, не устал ли Д., тревожится о последующих днях, особенно о том, как прочтет он свою речь и какое она произведет впечатление; просит написать обо всем подробно: «подумай,, меня не было, так сделай так, как будто я была»; желает торжества его «партии». Извещает, что они всей семьей будут встречать его в понедельник, рассчитывая, что он выедет утром 8 июня. — Д. Переписка с женой. С. 341—342.
Июня 6. В 10 часов утра в Страстном Успенском соборе — торжественная обедня и панихида по Пушкину. Служит митрополит Макарий. По воспоминаниям А. И. Сувориной, жены
A. С. Суворина, во время службы к ней неожиданно подошел. Д. и обратился с просьбой, в случае если она будет на его похоронах, молиться за него так, как она молилась за Пушкина. «Я все время наблюдал за вами. Будете? Обещаете?» — повторяет он. — Д. и его время. С. 297.
В 12 часов дня на Тверской площади начинается церемония открытия памятника Пушкину. После выхода из монастыря процессии духовенства, освящения памятника, оглашения и вручения Ф. П. Корниловым городскому голове С. М. Третьякову акта о передаче памятника городу Москве, под звуки оркестра, управляемого Н. Г. Рубинштейном, «пала завеса, площадь дрогнула от потрясающих кликов „ура" <.. .> и живыми глазами, склонив голову, задумчиво глядел Пушкин на ликующих потомков...»; «ура» долго «гремело», не смолкая, усиливаясь «градом рукоплесканий, когда среди депутатов, направляющихся с венками <...) народ замечал того или другого из особенно чтимых знаменитых писателей...». — См.: Сливицкий А. М. Из моих воспоминаний о Л. И. Поливанове//Д. в воспоминаниях (1990). Т. 2. С. 420—421; Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. С. 266.
2 часа дня. памяти поэта Я. К. Грота, П. В. Анненкова (за образцовое издание сочинений) и И. С. Тургенева как достойного продолжателя Пушкина, с речами выступают профессора Н. С. Тихонравов,
B. О. Ключевский и Н. А. Стороженко (по предположению И. Волгина, Д., не упомянувший в письме к А. Г. Достоевской об этом заседании, позволил себе «небольшой роздых» и на нем не был. — См.: Волгин. Последний год Достоевского. C. 276—277).
С 5 часов вечера Д. присутствует на обеде, устроенном Московской городской думой в зале Благородного собрания: обед открывают министр народного просвещения А. А. Сабуров и городской голова С. М. Третьяков, с ответным словом выступает сын поэта А. А. Пушкин; «небольшие речи» за столом произносят преосвященный Амвросий, М. Н. Катков (приглашенный Думой); И. С. Аксаков и А. Н. Майков читают свои стихотворения. Катков делает безуспешную попытку провозгласить призыв к примирению враждующих сторон, протянув бокал Тургеневу, который оставляет его жест незамеченным. На обеде дамы преподносят Д. цветы с адресом (среди них Д. по подписям узнает В. Н. Третьякову и О. А. Голохвастову).
Празднование в 9 часов завершается литературно-музыкальным и драматическим вечером, данным от Общества любителей российской словесности также в зале Благородного собрания. По свидетельству писательницы Е. П. Летковой-Султано-вой, Д. прекрасно прочел монолог Пимена. Выступали также А. Ф. Писемский, А. Н. Островский, Д. В. Григорович, А. А. По-техин, И. С. Тургенев (прочел «Опять на родине» и «Тучу»). По словам самого Д., встретили его тепло, «долго не давали читать, все вызывали, после чтения же вызывали 3 раза», публичный прием «был из удивительных», мужчины и дамы толпами приходили к нему за кулисы жать руку. В антракте «бездна людей, молодежи, и седых, и дам» бросались к нему, говоря: «Вы наш пророк, вы нас сделали лучшими, когда мы прочли „Карамазовых"». Вечер заканчивается «апофеозом» — шествием писателей, возлагающих венки к бюсту Пушкина, в котором участвует и Д. — Д. в воспоминаниях (1990). Т. 2. С. 347—348, 389—390; Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. С. 267—269; ХХХЬ 182—183; Венок. С. 29—37; ЛН. Т. 86. С. 502—504.
Об эпизоде на обеде между М. Н. Катковым и И. С. Тургеневым см.: Дело. 1880. № 7. С. 114. М. М. Ковалевский позднее вспоминает: «Катков позволил себе протянуть бокал в его <Тургенева. — Ред.) направлении, но при всем своем добродушии Иван Сергеевич уклонился от этой дерзкой попытки возобновить старые отношения. «Ведь есть вещи, которых нельзя забывать, — доказывал он в тот же вечер Достоевскому, — как же я могу протянуть руку человеку, которого я считаю ренегатом?» — См.: Воспоминания об И. С. Тургеневе//И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. М., 1969. Т. 2. С. 147.
А. Г. Достоевская в письме к Д. сообщает, что для детей купили жеребенка на подаренные бабушкой деньги; решили назвать «Буйным»; дети в полном восторге. После отъезда бабушки (6 июня) в доме стало скучно, томит однообразие. Интересуется, справедлив ли «слух», что празднество отложено до 6 июня; упрекает мужа, что он «зажился в Москве» и забыл о своей работе. — Д. Переписка с женой. С. 344.
Рассказ о приобретении жеребенка и его неожиданной гибели три недели спустя, уже при Д., см.: Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 363—364.
Июня 7. 1 час дня. В зале Благородного собрания состоялось первое публичное заседание Общества любителей российской словесности, посвященное Пушкину, под председательством С. А. Юрьева. После слова о Пушкине делегата Франции Луи Леже и оглашения писем Виктора Гюго, Бертольда Ауэрбаха и Альфреда Теннисона, с речью о Пушкине выступает И. С. Тургенев. Охарактеризовав Пушкина как «центрального художника, человека, близко стоящего к самому средоточию русской жизни», свойства поэзии которого совпадают с «сущностью нашего народа», Тургенев, однако, оставил «пока открытым» вопрос о юм, «можем ли мы по праву назвать Пушкина национальным поэтом в смысле всемирного» (подобно Шекспиру, Гёте, Гомеру). Завершилось заседание речью А. Ф. Писемского о «Капитанской дочке». — См.: РК. № 155; BE. 1880. № 7. С. IV—XIII; Венок. С. 52; Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. С. 269—271; Тургенев. Сочинения. Т. XV. С. 66—76.
В 6 часов вечера «за русскую литературу, которая пошла и идет по пути, указанному Пушкиным». Д. (как он сообщает жене) тоже «заставили» сказать «несколько слов», и он предлагает тост за Пушкина — величайшего поэта, «чистейшего, честнейшего, умнейшего в России человека». «Когда встали из-за стола, — вспоминает А. М. Сливицкий,— то случилось как-то так, что „шекспиров-цы" (члены шекспировского кружка. — Ред.) сгруппировались подле» Д. Беседуя с ними. Д. жалуется на «болезнь» (припадки), мешающую ему работать. «Помолчав,— фиксирует Сливицкий,— он прибавил: „Напишу еще „Детей" и умру"» (роман «Дети» по замыслу Д. составил бы продолжение «Братьев Карамазовых»). Д. просили посидеть «еще немного», но он «торопился, так как дал слово побывать в этот день у каких-то старых знакомых, в отдаленной части города—в скромной семье, по-видимому».— См.: ПЛ. 11 июня. № ПО; BE. 1880. № 7. С. XVIII—XX; Венок. С. 59; ХХХ1( 183; Д. в воспоминаниях (1990). Т. 2. С. 423; Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. С. 267.
Среди бумаг Д. сохранилось художественно оформленное К. А. Тру-товским меню этого обеда с двустишием из «Вакхической песни» Пушкина:
«Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют Музы, да здравствует разум». — ГБЛ. Ф. 93. 1. 4. 14.
В полночь (еще с датой: «Июня 7-го...») Д. отвечает на письмо А. Г. Достоевской от 5 июня; вкратце перечисляет события вчерашнего дня, связанные с открытием памятника Пушкину; более подробно останавливается на вечерних чтениях и отношении публики к прочитанной им «сцене Пимена». Высказывает мнение, что И. С. Тургенев в своей речи «унизил Пушкина, отняв у него название национального поэта». Рассказывает жене о том энтузиазме и подъеме, которыми сопровождается его появление в публике. «Завтра мой главный дебют», — пишет Д. жене, имея в виду свою будущую речь. Опасается припадка. Упоминает о намерении послезавтра нанести визит В. Н. Третьяковой; извещает, что собирается выехать из Москвы 10 июня, а 11-го к ночи быть в Старой Руссе.— ХХХь 182— 183.
Письмо к Д. его племянницы Н. А. Ивановой; посылает «несколько строк» перед своим отъездом в деревню. Ссылаясь на переданные ей слова, будто бы Д. сердится на нее за то, что она «не оказала» ему «должного уважения», сообщает, что не посмела зайти к нему в гостиницу, и просит, если это так, не сердиться. — ИРЛИ. P. I. On. 6. № 171; частично опубл.: С. 213.
Июня 8. 1 час дня. Второе заседание Общества любителей российской словесности. После вступительного слова Н. А. Чаева и прочитанного А. Н. Плещеевым стихотворения «Памяти Пушкина» с речью о Пушкине выступает Д. «Когда пришла его очередь,— пишет Г. И. Успенский, — он „смирнехонько" взошел на кафедру, и не прошло пяти минут, как у него во власти были все сердца, все мысли, вся душа всякого, без различия, присутствовавшего в собрании <.. .> Просто и внятно, без малейших отступлений и ненужных украшений он сказал публике, что думает о Пушкине...». В письме к жене (см. ниже) Д. сообщает о небывалом воздействии его речи на аудиторию: «Когда я вышел, зала загремела рукоплесканиями и мне долго, очень долго не давали читать <.. .> Наконец я начал читать: прерывали решительно на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. Я читал громко с огнем. Все, что я написал о Татьяне, было принято с энтузиазмом. (Это великая победа нашей идеи над 25-летием заблуждений!). Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как в истерике, когда я закончил — я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: всё ринулось ко мне на эстраду: гранд-дамы, студентки, государственные секретари, студенты — всё это обнимало, целовало меня <. . .> „Пророк, пророк!" — кричали в толпе». Далее Д. рассказывает, что Тургенев, про которого он «ввернул доброе слово», «бросился» его «обнимать со слезами», Анненков «подбежал» жать его руку и целовать его в плечо. Оба они говорили: «Вы гений, вы более, чем гений!» И. С. Аксаков вбежал на эстраду и объявил публике, что речь Д. — «есть не просто речь, а историческое событие-», рассеявшее все «недоумения», всё осветившее. В перерыве к Д. за кулисы «вломились из залы все», а главное, женщины, студенты, один из которых «лишился чувств». Общество любителей российской словесности единогласно избирает Д. «своим почетным членом» (см.: Протокол Общества от 8 июня 1880 г.: ЦГАЛИ. Ф. 2191. Оп. 1. Ед. хр. 179. Л. 22). После почти часового перерыва И. С. Аксаков объявляет, что отказывается от своей речи, потому что «все сказано и все разрешило великое слово» Д.; однако его заставляют читать. По окончании заседания несколько девушек, «слушательниц женских курсов», увенчивают Д. большим лавровым венком («За русскую женщину, о которой вы столько сказали хорошего!»). Городской голова С. М. Третьяков благодарит Д. от имени Москвы (см.: Д. в воспоминаниях. Т. 2. С. 333—398; Д. в воспоминаниях (1990). Т. 2. С. 184—185; Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. —201, 263—272; Молва. 10 июня. № 158. Телеграммы и сообщения о заседании 8 июня с речью Д. см.: Г. 9 июня. № 159; МВед. 9 июня. № 158; НВр. 10, 11 июня. № 1537, 1538; СПбВед. 14 июня. № 162 и др. Суждение М. М. Ковалевского о причинах холодного приема аудиторией речи И. С. Тургенева и успеха речи Д. см.:. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. М., 1969. Т. 2. С. 147—148). Вернувшись в гостиницу, в 8 часов вечера Д. отвечает на письмо жены от 6 июня. Рассказывает о колоссальном успехе своей речи: «Нет, Аня, нет, никогда ты не можешь представить себе и вообразить того эффекта, какой произвела она! Что петербургские успехи мои. Ничто, нуль сравнительно с этим!» — ХХХЬ 184—185.
В 9 часов — заключительный литературный вечер в зале Благородного собрания, на котором Д. читает в первом отделении отрывок из «Песен западных славян» и «Сказку о медведихе»; во втором — стихотворение Пушкина «Пророк» (Тургенев— «Зиму» и отрывок из пушкинских «Цыган»).
Н. Н. Страхов, присутствовавший на пушкинском празднике в качестве депутата от Публичной библиотеки (см.: Словарь сотрудников Публичной библиотеки. СПб., 1995. Т. 1. С. 507) как «свидетель торжества», выпавшего 8 июня на долю Д., в частности, отмечает: «всего значительнее» на этом вечере было чтение Д. «Пророка». Д., вызываемый аплодисментами, «дважды читал его, и каждый раз с такой напряженной восторженностью, что жутко было слушать...» (Биография. Отд. I. С. 312; см. также: Д. в забытых и неизвестных воспоминаниях. С. 200.
Завершается вечер повторением «апофеоза» — шествия писателей, во время которого Тургенев опускает только что поднесенный ему венок к подножию пушкинского бюста, а Д. другим венком венчает голову поэта. — ЛН. Т. 86. С. 507.
«Поздней ночью» 8-го Д. едет «на Страстную площадь к памятнику Пушкина» с поднесенным ему на утреннем заседании «громадным лавровым венком» и возлагает его к подножию своего «великого учителя», поклонившись «ему до земли». — Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 364—365.
Стихотворное послание Я. П. Полонского от 8 июня «Федору Михайловичу Достоевскому» по поводу речи о Пушкине «Смятенный, я тебе внимал...», кончающееся двустишием: «Когда ты ключ любви Христовой превращал // В ключ вдохновляющей свободы...». — Из архива Д. С. 81.
Письмо члена Государственного совета Ф. П. Корнилова к Д. Приносит писателю благодарность «за вещее пророческое слово» о Пушкине. «Мне особенно отрадно, что оно сказалось среди торжественных ликований в честь великого русского человека, над памятником которому я потрудился», — замечает Корнилов, подразумевая свое участие в законодательных и организационных мероприятиях по сооружению памятника. — ИРЛИ. Ф. 244. Оп. 26. № 315.
К. К. Романов читает вслух своей сестре Ольге, королеве Греции, приехавшей в Петербург, «Бедных людей» Д. — См.: Октябрь. 1993. № 12. С. 138.
Июня 9. Утром к Д. приходит лучший московский фотограф, художник М. М. Панов, и просит о предоставлении возможности «снять с него портрет», и Д. отправляется с ним в его фотографию (по свидетельству А. Г. Достоевской, это один из «наиболее удавшихся» его снимков, запечатлевший Д. после «вчерашних знаменательных» для него событий). — Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 365.
Эта фотография, снятая М. М. Пановым, по отзыву И. Н. Крамского, является вторым после живописного шедевра В. Г. Перова превосходным портретом Д. — Крамской И. Н. Письма, статьи: В 2-х т. М., 1966. Т. 2. С. 256.
В ресторане И. Я. Тестова состоялся «интимный» завтрак, на котором присутствуют Д., А. Н. Островский, Д. В. Григорович, С. В. Максимов, И. Ф. Горбунов, Н. В. Берг, А. С. Суворин с женою. По воспоминаниям А. И. Сувориной, Д. восторженно отозвался о Диккенсе: «Когда я очень устал и чувствую нелады с собою, никто меня так не успокаивает и не радует, как этот мировой писатель!» — Д. и его время. —300.
О. А. Новикова (возможно, с посыльным) отправляет Д. письмо с восхищенным откликом на его «слово» о Пушкине. «Вчерашний день, благодаря Вам, действительно велик! Но Вашей гениальной речи не подобает появиться в Чухонских Афинах»,— пишет она и выражает уверенность, что «Катков будет счастлив напечатать ее на каких угодно условиях»; предлагает или сама ему телеграфировать, или съездить вместе с Д. к Каткову на д,ачу. — ГБЛ. Ф. 93. II. 7. 26; частично опубл.: ЛН. Т. 86. С. 510.
Д. также в начале дня знакомится с К. А. Иславиным, секретарем редакции МВед, через которого «в два часа» дня Пушкинская речь была передана для доставки Каткову и публикации ее в МВед. — ХХХи 358, 360—361, 509—510.
«по бульвару». Д. жалуется на усталость. Происходит неожиданная встреча и беседа Д. с И. С. Тургеневым; Д. «сердито» удаляется. — Звенья. М.; Л., 1936. Т. 6. С. 476—477.
Вечером, в «девятом часу», Д. -го в «Лоскутной» гостинице посещает М. А. Поливанова; вскоре туда же приходит С. А. Юрьев за речью для своего журнала РМ. Д. сообщает ему о своем решении напечатать речь в газете, где «ее прочтет гораздо большее число людей», и перепечатать в августе «в единственном выпуске» ДП; критически отзывается о РМ, «единства». Примиряется с Юрьевым, который, па его мнению, в своем тосте на литературном обеде «унижал Россию перед Францией». Завязывается разговор о «Пиковой даме» Пушкина и «фантастическом искусстве»; Д. упоминает о своем желании написать «фантастический рассказ», обещая его РМ.— Д. в воспоминаниях. Т. 2. С. 358—364.
М. А. Поливанова записывает по возвращении: «Тонким анализом проследил он все движения души Германна, все его мучения, все его надежды, и, наконец, страшное внезапное поражение, как будто он сам' был тот Германн». Д. рекомендует ей перечитать «Пиковую даму» и написать ему о своих впечатлениях. — Там же. С. 363.
СИ появляется один из первых восторженных откликов на Пушкинскую речь Д. В передовой статье сообщается: «Это была молния, прорезавшая небо. Никогда с такой силой не анализирован был наш великий поэт».
В немецкой газете «St. -Peterbourger Zeitung» (Jahrgang 154. № 23) публикуются телеграммы о заседании 8 июня.
Июня 8—10. «самый радушный прием». — ХХХ1? 254.
Июня с 9 на 10. «1/2 4-го ночи». К. А. Иславин извещает Д. запиской, посланной «из редакции» о том, что речь его «принята с удовольствием», и прилагает в подтверждение телеграмму (не сохр.) на его (Иславина) имя от Каткова.— Волгин. Последний год Д. С. 313.
Старая Русса
«Час пополудни». Д. выезжает из Москвы в Старую Руссу.— XXXi, 181.
Письмо Д. к К. А. Иславину с «вокзала» в Москве в ответ на ночное уведомление последнего; высказывает пожелание, чтобы «статья» его о Пушкине была напечатана «как можно немедленнее, » в МВед; убедительно просит не делать «поправок от Редакции» и прислать ему корректуру «как можно скорее» в Старую Руссу. — XXXi, 186.
Письмо П. М. Третьякова к Д. из Москвы. Сообщает, что несколько раз собирался прийти к Д. в Петербурге, чтобы поблагодарить его за портрет (имеется в виду портрет Д., написанный в 1872 г. В. Г. Перовым по заказу Третьякова) и за сочинения, но боялся побеспокоить и отвлечь от работы. В Москве болезнь помешала Третьякову быть на городском обеде; на втором же обеде встреча была мимолетной. Торжество Д. 8 июня было для Третьякова, по его словам, «сердечным праздником», и 10 июня он отправился в гостиницу, чтобы выразить Д. глубокую благодарность, но уже не застал его. И вот вслед ему в Старую Руссу Третьяков шлет «и благодарность, и поклон, и добрые пожелания». — XXXi, 361; ЛН. Т. 86. С. 127.
«Перешлите Федору Михайловичу. Радуемся за все. Понимайте. Примите от нас более, чем слова». — ЛН. Т. 86. С. 509.
В № 158 газеты «Молва» опубликован отклик на Пушкинскую речь Д.: «Все это очень заносчиво и потому фальшиво. Что это за выделение России в какую-то мировую особь <.. .> будем трудиться наравне с другими и будем радоваться, если Господь поможет нам не отставать от других и идти на одном уровне с другими по пути общечеловеческого развития и совершенствования».
Июня 11. Д. вечером возвращается в Старую Руссу. — ХХХЬ 183, 353.
«не было возможности отослать сегодня» без «авторской корректуры». «К<атков> сам держал ее», «перемен» не допущено. «Желает поместить завтрашнем номере <.. .> весь интерес немедленном появлении. Всю ночь будем ожидать вашего согласия», — поясняет Исла-вин. — XXXi, 358.
В 11-м часу вечера Д. отправляет К. А. Иславину ответную телеграмму (не сохр.), очевидно, с позволением на скорейшую публикацию речи. —ХХХЬ 186, 410. Список.
Июня между 10—12. С. А. Юрьев в письме к О. Ф. Миллеру делится своим огорчением, что Д. отдал в МВед предназначавшуюся первоначально для РМ «денежный расчет» и намерение одновременно с газетной публикацией издать в виде отдельного выпуска ДП на 1880 г. Сообщает об обещании Д. после окончания «Братьев Карамазовых» начать «писать рассказ» для РМ. Высказывает «большую симпатию» к Д., «искреннее <.. .> понимание его сочинений». «Праздник, — пишет Юрьев, — прошел великолепно и оставил много светлого на душе всех». — ЛН. Т. 86. С. 509.
Датируется днями после встречи Юрьева с Д. в гостинице «Лоскутная», упоминаемой в письме, и до 13 июня, когда речь Д. уже появилась в МВед.
Письмо Д. к К. А. Иславину из Старой Руссы. Спрашивает, дошла ли вовремя его ответная телеграмма; соглашается с тем, что речь надо «напечатать поспешнее»; пишет, что боится «не корректурных неисправностей», а того, что «многие шероховатости, лишние слова», замеченные им еще при чтении на заседании, останутся без стилистической правки, которую он хотел внести. Просит «во всяком случае <.. .> сохранить^ листки рукописи, хотя бы их и разрезали надвое наборщики типографии, и немедленно по напечатании выслать их» ему в Старую Руссу, а также прислать ему номер МВед с его Речью сразу же после публикации, так как здесь он все газеты и письма получает «весьма поздно», а МВед особенно, потому что их сначала посылают в Петербург и уже оттуда они поступают в Старую Руссу. —ХХХЬ 186—187.
«Русской газеты» автор статьи «Отблески Пушкинских дней» воспроизводит свое впечатление от Речи Д.: «Начатая довольно тихо, она по мере развития ее все росла, крепчала и точно громом Божиим в последнем возгласе оратора прогремела! <.. .> Да, светло, хорошо было! И откуда у этого маленького ростом человека взялись такие могучие, чудные звуки! Гений своими крылами осенил».
Корреспондент газеты «Страна» (№ 46) развивает возражение против Пушкинской речи Д., высказанные 10 июня в «Молве»: «Почему стремление к всечеловечности и к „великой гармонии" есть и должно быть отличительным свойством русской народности — этого мы не можем понять. Мысль о братстве всех людей не есть и не может быть достоянием одного народа...».
В записной тетради Д. с набросками к ДП 1881 г. (между заметками от первой половины октября 1880 г.) намечается полемика с подобными оппонентами: «Всечеловек. Разъяснить в „Дневнике". „Страна" и „Вестник Европы" о моей речи (Венок)». — XXVII, 47.
Июня 13. МВед публикуется текст Речи Д. о Пушкине, озаглавленной: «Пушкин (очерк)».
В № 156 газеты Journal... помещена информационная заметка М. А. Загуляева «Пушкин в оценке русских современных писателей» с кратким изложением основных речей на открытии памятника.
Д. в ответном письме к С. А. Толстой благодарит ее за «прелестную коллективную телеграмму» от 10 июня и замечает, что хотя газеты и сообщили многое о пребывании его в Москве, но всех фактов не изложили и не могли изложить. Главное же для Д. то, что после его речи «множество людей, плача, обнимали друг друга и клялись друг другу быть впредь лучшими». появления его речи в МВед начнется ее «критика». Уже по газетным телеграммам Д. понял, что в пересказе его речи пропущено «все существенное, то есть главные два пункта»: о всемирной отзывчивости Пушкина и о том, что «способность эта исходит совершенно из нашего народного духа, а стало быть, Пушкин в этом-то и есть наиболее народный поэт». Главную же свою заслугу Д. усматривает в том, что он в конце речи «дал формулу, слово примирения для всех наших партий и указал исход к новой эре». Это, по его словам, поняла публика, но упустили «корреспонденты газет». Выразив сожаление о публикации в МВед речи без его правки, Д. уведомляет, что к 1 июля собирается издать единственный номер ДП «строгую и тонкую критику». Сообщает о знакомстве в Москве с В. Н. Третьяковой («какая прелестная женщина»); упоминает также, что был предметом дамского восхищения; обещает при личном свидании с С. А. Толстой рассказать ей много интересного. Передает «глубокий поклон» Ю. Ф. Абаза, а Вл. С. Соловьева «пламенно целует»; извещает, что достал в Москве три его фотографии: «в юношестве, в молодости и последнюю в старости» (Вл. С. Соловьеву в это время было 27 лет. — Ред.). Сообщает, что приступает к работе над «Братьями Карамазовыми» («буду писать до октября день и ночь»). В Эмс в этом году ехать не собирается. — XXXi, 187—189.
Письмо Д. к В. Н. Третьяковой. Приносит извинения, что не сумел, уезжая из Москвы, попрощаться с ней, хотя после «коротковременного, но незабвенного» для него знакомства с ней на думском обеде «дал слово себе» непременно это сделать. Рассказывает, что вплоть до 8 июня был занят «день и ночь»; 9-го — появились неожиданные хлопоты по помещению в печать Речи о Пушкине, «ввиду трех на нее конкурентов», а уже 10-го должен был выехать из Москвы. Пишет, что
B. Н. Третьякова произвела на него «глубокое, доброе и благородное впечатление», и он дорожит знакомством с ней.—ХХХ —190.
И. С. Тургенев в письме к М. М. Стасюлевичу высказывает пожелание, чтобы в предполагаемой статье о пушкинском празднике в BE было включено опровержение распространенного мнения, будто он, Тургенев, «совершенно покорился» речи Д. и вполне ее одобрил. «Но это не так, — возражает Тургенев,— и я еще не закричал: „Ты победил, Галилеянин!"». По оценке Тургенева, «очень умная, блестящая и хитроискусная, при всей страстности», речь Д. «всецело покоится на фальши, но фальши крайне приятной для русского самолюбия. Алеко Пушкина чисто байроновская фигура — а вовсе не тип современного русского скитальца; характеристика Татьяны очень тонка — но ужели же одни русские „Мы скажем последние слова Европе, мы ее ей же подарим — потому что Пушкин гениально воссоздал Шекспира, Гете и др." (...) И к чему этот . всечеловек, которому так неистово хлопала публика? Да быть им и вовсе нежелательно. Лучше быть оригинальным русским человеком, чем этим безличным всечеловеком. Опять та же гордыня под личиною смирения <.. .> Но понятно, что публика сомлела от этих комплиментов; да и речь была действительно замечательная по красивости и такту <.. .> г<оспо>да славянофилы нас еще не проглотили». — Тургенев. Письма. Т. ХН2. C. 272. Ср.: Июля 1.
. Ответ Д. на «прекрасное письмо» П. М. Третьякова от 10 июня. Просит прощения за то, что не посетил его дом, «воспользовавшись добрым случаем» для сближения между ними. Упоминает о своем вчера отправленном письме к В. Н. Третьяковой с подробным объяснением причин несостоявшихся встреч. Заверяет Третьякова, что его «теплый привет» останется одним «из лучших воспоминаний дней, проведенных в Москве»; «.. . всеобщий подъем духа <.. .> и Пушкин, воздвигшийся как знамя единения <.. .> — все это произвело (и еще произведет) на наше тоскующее общество самое благотворное влияние, и брошенное семя не погибнет, а возрастет. Хорошие. люди должны <.. .> подавать друг другу руки ввиду близких ожиданий». —XXXi, 190—191.
Д. дарит жене свою фотографию (Н. Досса. Петербург. 1876), с надписью: «Моей доброй Ане от меня». — ХХХ2, 63; воспроизведение см.: ЛН. Т. 86. С. 159.
«Русской газете» (№ 73) — перепечатка из МВед: «Пушкин. Речь Ф. М. Достоевского»; то же: СИ. № 162.
В № 162 газеты «Молва» Буква <И. Ф. Василевский) в статье «Пушкинская неделя в Москве» утверждает, что Д. своим словом «электризировал всех», но что речь «появившись в печати, потеряла 9/10 ».
Июня 15. Д. отвечает после полугодового молчания на неизвестное письмо Ю. Ф. Абаза и дает подробную оценку ее фантастической повести, присланной ему в рукописи на прочтение. С похвалой отозвавшись о главной идее произведения («есть мысль-—хорошая и глубокая мысль») и оригинальности замысла, Д. высказывает ряд критических замечаний и интересных суждений о природе фантастического и способах его художественного выражения. Так, в частности, он пишет: «.. . фантастическое в искусстве имеет предел и правила. Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что вы должны почти поверить ему. Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал „Пиковую даму" — верх искусства фантастического. И вы верите, что Германн действительно имел видение, и именно сообразное с его мировоззрением, а между тем, в конце повести, то есть прочтя ее, вы не знаете, что решить: вышло <.. .> Вот это искусство». В заключение советует своей корреспондентке, не оставляя «прекрасной (и полезнейшей) идеи», радикально переделать повесть.— XXXi, 191—192.
Сформулированное Д. в этом письме понимание «предела и правил»-фантастического искусства, проиллюстрированное на примере высшего для Д. образца этого рода — «Пиковой даме» Пушкина, — через сутки найдет отражение в черновых планах 11-й книги «Братьев Карамазовых», в частности, в набросках от 16—17 июня с проектом видений Ивана Карамазова.
Д. пишет племяннице Н. А. Ивановой в ответ на ее письмо от 7 июня о своем желании с ее стороны к себе не почтительности, а сердечного отношения. Передает поклон В. М. Ивановой и просит напомнить о себе ее сестрам. Вскрыв конверт, делает приписку, что перечитал ее прежнее письмо к нему в гостиницу, и оно теперь неожиданно так понравилось ему своей искренностью, задушевностью, остроумием, что он отказывается «от целой половины» написанного им; высказывает надежду, что они останутся по-прежнему друзьями; просит написать ему в Старую Руссу. Советует ей не бросать литературу: «и — поменьше, поменьше самолюбия». — ХХХЬ 193—194.
«вчера полученное» на имя последней письмо его от 13 июня с подробным описанием пушкинского праздника. Сообщает о своем отъезде в Красный Рог; Вл. Соловьев остается в Пустыньке. «Спасибо Вам, — пишет она, — еще и еще — я бы очень желала быть между теми женщинами, которые Вас так крепко за руки держали <.. .> Вы очень много можете над людьми и надо делать. Особенно для нас бедных — женщин <.. .> Юлия Федоровна (Абаза. — Ред.) плакала, когда я читала Ваше письмо, а графиня <С. А. Толстая.— Ред.) сама будет писать». — ЛН. Достоевская Л. Ф. С. 11—12.
НВр (№ 1542) перепечатывает речь Д. о Пушкине.
В № 24 Нед. — заметка с описанием «Пушкинских торжеств», где, в частности, говорится о Пушкинской речи Д.: «Достоевский произнес такую речь, какой мы не слыхивали. Если хотите, она была тоже на тему о примирении — примирении между славянофилами и западниками во имя русского народа, носящего в себе идеал „всечеловека"».
А. Н. Наумов в письме из Шербурга перечисляет высланные им ранее в магазин Д. денежные переводы на книги; просит на адрес брата в Петербург отправить романы Д. «Идиот» и «Подросток» и, по возможности, уведомить его об этом через русское консульство в Порт-Саид на крейсер «Африка». — ИР ЛИ. № 29787.
Июня 16—17. Черновая запись к «Братьям Карамазовым»: «1. Катя. (За Иваном идет. Но Митю, хоть и ненавидит, хочет спасти. Верит, что Митя убил)». Новый план одиннадцатой книги романа с включением сюжетных линий, развернутых потом в главах «Больная ножка» и «Черт. Кошмар Ивана Федоровича».—XV, 325—326, 440.
Июня 17. МВед с напечатанной Речью и 5 экземпляров дополнительно «для раздачи, кому желательно». Катков, по его словам, «стеснялся изменять некоторые шероховатости», о которых сам Д. упомянул, как о вырвавшихся «наскоро», не имея на то его «предварительного согласия». — ЛН. Т. 86. С. 510; XXXi, 359.
Доставка почтой рукописи Речи и номеров МВед с нею несколько задержалась, что взволновало Д. (см.: Июня 20). При перепечатке текста Речи о Пушкине в августовском выпуске ДП «600 р., но за глаза смеялся, говоря: „какое же это событие"»,— свидетельствовал позднее К. Н. Леонтьев в письме к В. В. Розанову. — См.: РВ. 1903. № 5. С. 176.
В № 631 газеты «Харьков» помещено начало «Речи Ф. М. Достоевского на Пушкинском празднике» (перепечатка из МВед).
В № 116 ПГ «Ежедневной беседы» Оса <И. А. Баталии) возражает критикам Пушкинской речи Д.: «Юридически, статистически и даже канцелярским способом вы ни за что не докажете, что французы, итальянцы, испанцы и. т. д. более носят рогов сравнительно с русскими, но художник-романист и художник-критик не обязаны руководствоваться этими способами доказательств^ Нужны другие органы восприимчивости <.. .> чтобы понимать, что Татьяна Ларина немыслима, невозможна ни в какой другой среде, как в русской патриархальной среде».
Июня 18. В № 61 «Орловского вестника» перепечатана Речь Д. о Пушкине; в № 632 газеты «Харьков» — окончание этой речи, начатой публиковаться накануне.
Газета РК «смирению перед народной правдой». «Русская интеллигенция,— говорится в передовой статье, — прежде всего должна завоевать себе в государстве ту независимость и влияние, какими она пользуется на Западе. Если гордый интеллигентный человек должен смириться перед народною правдою, то и смиренный народ должен до понимания хотя бы Пушкина».
Июня 19. Е. А. Штакеншнейдер пишет Д. из Гатчины, что она «с живейшим восторгом» следила за торжеством как Пушкина, так и самого Д., который поставил своей Речью памятник «прекраснее бронзового» и указал место поэта для России, подняв тем самым «наш угнетенный дух». Просит прислать ей Речь или известить по крайней мере, где она появится. Интересуется инцидентом между М. Н. Катковым и И. С. Тургеневым на обеде в Думе. Осуждает корреспонденцию об этом эпизоде в Г. Выражает надежду на встречу осенью в ее квартире на Знаменской. Вспоминая о состоявшейся ранее у них постановке «Каменного гостя» Пушкина, пишет: «Будет и „Скупой рыцарь". Вы ведь обещали». — Т. 5. С. 266—267.
В Г (8 июня. № 158) появилась несколько утрированная информация об инциденте, произошедшем между Тургеневым и Катковым. О последнем, в частности, говорится: «Да, тяжелое впечатление производит человек, переживающий свою казнь и думающий затрапезной речью искупить предательства двадцати лет!» Однако красноречие редактора Г вызывает аналогичные упреки в его собственный адрес (см.: Дело. 1880. № 7. С. 115). Отрицательное отношение к освещению в Г не только этого эпизода, но и продолжающегося после пушкинского праздника противостояния Тургенева и Достоевского проявляется в дневнике сторонника последнего — А. А. Киреева, который записывает 19 июля 1880 г.: «Тургенев <.. .> позволяет всякой дряни (вроде „Голоса") злоупотреблять его именем в борьбе с Достоевским, про которого эта партия черт знает что рассказывает. Достоевский — христианин и консервативного направления, и при его громадном таланте и зарождающейся популярности среди молодежи опасен для наших нигилистов в вицмундирах. Inde irae <Оттуда и гнев! —лат.}...». -—ЛН. Т. 86. С. 515.
Июня 20. Д. в письме к К. А. Иславину извещает, что ответ на телеграмму редакции МВед от 11 июня послал тотчас же, а на следующий день, 12 июня, отправил им письмо, но до сих пор ни одна из его просьб, высказанных в этом письме, «не была уважена». «Время уходит», — пишет Д., и если к 24 июня он не получит ни № газеты, ни своих «листков», то издавать ДП МВед в Старую Руссу, куда он переехал в мае. — XXXi, 194—195.
Письмо Д. к М. Н. Каткову. Выражает недоумение по поводу нерасторопности или пренебрежения редакции МВед к его двум просьбам, изложенным в письме к К. А. Иславину. В листках рукописи, подчеркивает Д., «есть места, не вошедшие в ту часть Речи, которая напечатана» в МВед, «литературную собственность, которая не должна исчезнуть». Листки эти А. Г. Достоевская намеревалась отвезти в Петербург, чтобы включить в ДП. Поэтому он просит Каткова оказать содействие в присылке листков. — XXXi, 195— 196.
Июня 21. Выходит № 6 03 (см. объявление о выходе: Г. «Пушкинский праздник (Письмо из Москвы)». Главную причину успеха Речи Успенский видит в том, что Д. объяснил обществу «кое-что в теперешнем его положении, в теперешней заботе, в теперешней тоске». Отметив, что Пушкин для Д. является «полнейшим и совершеннейшим выражением души русского народа» и вместе с тем «пророчеством, то есть указанием относительно предназначений этого народа в жизни человечества», Успенский акцентирует внимание на близких ему идеях в Речи Д.: долге -интеллигенции перед народом и уважении к «типу страдающего скитальца», жаждущего общечеловеческого счастья. Именно это, по его мнению, привлекло молодежь и многих представителей старшего поколения. Одновременно Успенский напоминает о «противоречиях» Д. и выражает опасение, что опубликованная и внимательно- прочитанная Речь может произвести «совсем другое впечатление». Очерк в 03 сопровожден «Post-scriptum'oM», позднее озаглавленным «На другой день», в котором говорится, что опасения эти, «к несчастью, оказались основательными»: пристальное знакомство с напечатанным в МВед текстом Речи убедило Успенского в том, что Д. «к всеевропейскому, всечеловеческому смыслу русского скитальчества ухитрился присовокупить великое множество соображений уже не всечеловеческого, а всезаячьего свойства», в частности развенчать скитальца как фантазера без почвы, а в истолковании образа пушкинской Татьяны выступить с «проповедью тупого <.. .> жертвоприношения».
Переоценка Успенским Речи Д. о Пушкине происходит отчасти под сильным влиянием редактора 03 М. Е. Салтыкова-Щедрина, высказывавшего резкое недовольство присланными корреспонденциями о пушкинском празднике (см.: Июня 25 и 27, Июля 14).
МВед публикуется речь К. П. Победоносцева, произнесенная им 9 июня в Ярославской епархии на выпуске в Училище для дочерей священно- и церковнослужителей. Эта речь привлекает внимание как Д., так и К. Н. Леонтьева, отдавшего предпочтение «благородно-смиренному» слову Победоносцева по сравнению с Пушкинской речью Д. — См.: Июля 25 и Августа 12.
Июня 22. В ответном письме к Д. В. Н. Третьякова благодарит его за ту большую радость, которую доставил он своим письмом от 13 июня ей и всей семье; выражая сожаление, что не могла быть на заседании 8 июня, пишет о необыкновенном впечатлении, произведенном его Речью на ее мужа; обещает стремиться быть достойной «хотя десятой доли» его похвал.— ЛН. Т. 86. С. 126.
«сильное нравственное влияние», оказанное на нее письмом Д. «Это время, — пишет она, — я читала вещих „Братьев Карамазовых" Достоевского и наслаждалась психическим анализом вместе с Пашей <П. М. Третьяковым. — Ред. у, чувствуя, как в душе всё перебирается и укладывается как бы по уголкам все хорошее и мелкое. Благодаря „Братьям Карамазовым" можно переработаться и стать лучше». — Там же. С. 126—127.
В № 23 «Семейного чтения» (еженедельного приложения к газете «Современность») печатается начало Речи Д. о Пушкине. Аналогичная публикация начала Речи дана в № 66 «Смоленского вестника» и № 46 театральной газеты «Суфлер».
Июня 23. «огорчило и утешило». Снова объясняет, что не пришла к Д. в гостиницу, чтобы не отвлекать его от «занятий», и потому отправила ему письмо, уезжая. «А что Вы, получив письмо, поедете ко мне, — пишет она, — я не думала, а потому и прошу у Вас прощения за причиненное беспокойство и притом напрасное»; и далее представляет Д. свою «полную исповедь», касающуюся огорчивших ее, возможно, неверно пересказанных его слов о ней и ее литературных способностях, а также их несостоявшихся разговоров когда он «два раза" подходил к ней, но «при свидетелях». Благодарит его за «милый Post scriptum и за добрый совет быть менее самолюбивой».— ИРЛИ. P. I. On. 6. № 171; частично опубл.: Волоцкой. С. 214.
В № 67 «Смоленского вестника» дается окончание публикации от 22 июня «Речи Ф. М. Достоевского. На Пушкинском празднике».
В № 174 Г либеральный профессор А. Д. Градовский помещает статью «Мечты и действительность» с развернутыми «сомнениями», вызванными у него Речью Д. о Пушкине. Отметив что «никому, быть может, не удавалось проникнуть так глубоко в суть пушкинской поэзии», как Д., Градовский вместе с тем критикует его за отсутствие при характеристике изображенных поэтом типов их «полного объяснения», за связь их «не со всем последующим движением литературы, а исключительно со своим мировоззрением, представляющим много слабых сторон...». Особенно это касается «русских скитальцев» (Алеко, Онегина), причину «отрицания», «бегства» которых Градовский видит в «теневых» факторах жизни — «Собакевичах, Сквозниках-Дму-хановских, Держимордах и др., представленных Гоголем». Невозможным считает Градовский и проповедуемые Д. «работу над собой», «смирение себя» без «совершенства общественных учреждений». Призывает Россию к учебе у Запада. «А тут, не сделавшись как следует народностью, мечтать о всечеловеческой роли! Не рано ли?..» — заключает он.
М. Е. Салтыков-Щедрин пишет А. Н. Островскому: «Пушкинский праздник произвел во мне некоторое недоумение. По-видимому, умный Тургенев и безумный Достоевский сумели похитить у Пушкина праздник в свою пользу...». — Т. 19. Кн. 1. С. 157.
Июня 25 (июля 7). В. Ф. Пуцыкович пишет из Берлина, что ему «грустно» оттого, что Д. перестал писать ему; просит возвратить ему письмо его знакомого по поводу отзыва М. Н. Каткова (см.: Февраля 10 (22)). «Читал Вашу превосходную речь о Пушкине <.. .> как жаль, что не могу ее сообщить читателям «Гражд<анина>», ибо мне теперь вовсе не до издания», — заключает он. — ИРЛИ.
Июня 26. В № 47 театральной газеты «Суфлер» печатается окончание Пушкинской речи Д. (начало см.: Июня 22).
Газета А. С. Суворина НВр в № 1553 выступает против А. Д. Градовского (см.: Июня 25) в статье (без подписи) «Профессор Градовский и Достоевский»: «Почтенный профессор решил идти путем „придирок" <.. .> Познать самого себя значит познать очень многое, познать человека и его лучшие стремления». Нападки на эту формулу, по мнению рецензента НВр, «для повторения либеральных истин», которых Д. не касался, «ибо они выходят сами собой из его
Июня 27. В № 1554 НВр в очередной статье из цикла «Литературные очерки» В. П. Буренин характеризует А. Д. Градовского (см.: Июня 25) и Г. И. Успенского (см.: Июня 21) как предвзятых критиков Пушкинской речи Д., обвиняя их в «передержках» и «фальсификации».
М. Е. Салтыков-Щедрин как редактор 03, — Н. К. Михайловского. «В июньской книжке прочтите статью Успенского о Пушкинском празднике. Вся вторая половина необыкновенно легкомысленна и противоречива. Успенский не додумался до того, что и Дост<оевский> и Тург<енев> надувают публику и эскамотируют Пушкинский праздник в свою пользу», — пишет Салтыков Н. К. Михайловскому и обращается к нему с просьбой написать об этом в июльской книжке ОЗ. — Салтыков-Щедрин. Т. 19. Кн. 1. С. 159.
его Речи. «Татьяна, — пишет она о пушкинской героине, — более, чем когда-либо, стоит передо мной как живая и подгоняет изобразить себя как можно правдивей. Кстати, „Евгений Онегин" стоит на репертуаре будущего сезона». — ГБЛ. Ф. 93. Н. 5. 75; частично опубл.: ЛИ. Т. 86. С. 508 (с ошибочной датой: -30 июня).