А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года
Книжка первая. Страница 10

Сегодня я встала довольно рано, села сначала за починку Фединых рукавов, докончила их, потом заштопала чулки и, уложив маленький чемодан, отправилась узнать, готовы ли мои сапоги. (Я их уже давно отдала починить. Он мне обещал еще в субботу окончить, я пришла во вторник, и оказалось, что решительно ничего не было сделано: даже он и не принимался. Я его выбранила, и он обещал приготовить к сегодня.) Он сказал, что еще нет, но что будут готовы через час. Я ему показала Федины сапоги, которые ужасно как пахнут и которые мы решили кому-нибудь продать. Но он давал мне слишком мало, именно всего только один талер. Но я, разумеется, не согласилась, потому что Феде и самому пригодятся, а за эту цену отдать не следует. Отсюда отправилась к моему антикварию. Он очень обрадовался, когда я пришла, вероятно, он уж не надеялся, что я исполню свое обещание. Я выбрала еще две тарелки и спросила, что стоит одна чашка китайского фарфора. Он мне сказал, что один талер. Но я сосчитала свои деньги и оказалось только 22 1/2 зильб., за которые он мне и уступил чашку. Я с ним долго разговаривала насчет того, что если я вздумаю что-нибудь купить, прислав ему деньги из России. Он мне сказал, что возьмется запаковать и отправить в Россию. Вот его адрес: August Rudiger, Kunst-Antiquitaten Handlung, Dresden, Waisenhaus Strasse, N 18.

Я у него смотрела 1 Fruchtschalle, то есть чашку для фруктов с прекрасно нарисованными фруктами. Она стоит 8 талеров, другая побольше стоит 10 талеров. <<Потом>> чашечки китайского фарфора стоят по талеру. Потом еще 3 тарелочки с нарисованными амурами, нарисованными розовыми красками, с синим ободком, Konigsblau. Все 3 стоят 5 талеров. Письменные принадлежности стоят: один 7, другие 9 талеров. Тут было очень много прекрасных вещей, напр., превосходный саксонский сервиз, состоявший из подноса, кофейника, двух чашек, сахарницы и сливочника, и который он отдавал мне за 45 талеров. Если бы я была богата, то непременно бы купила этот сервиз. Он говорит, что если я куплю у него 4 тарелки, то нужно <<будет прислать>> 11 талеров, тогда он мне пришлет. От него я отправилась к сапожнику, но антикварий догнал меня и вручил ключ, который я у него забыла на столе. Я пришла домой. Федя еще не встал, но потом пришел портной примерить, и я его разбудила. <<Тогда я решилась ему сказать, что я истратила 2 талера.>> Я ему сказала, что я купила и показала вещи. Он мне объявил, чтобы я непременно шла сейчас же, где я купила и отнесла назад эти вещи и получила бы свои 2 талера, потому что он ни за что не хочет таких вещей. Разумеется, это меня рассмешило, тем более, что я очень хорошо знала, что он говорит шутя. Федя мне сказал, что эта чашка не китайского фарфора, потому что настоящая чашечка стоит в самом Китае 10 рублей, и вдруг я купила ее за один талер. А <<русские>> тарелки ему тоже не понравились, так что вообще он не одобрил мою покупку и уверял меня, что я непременно разобью дорогою <<все>> эти вещи. Но я говорила ему, что этого не будет и что вещи будут непременно целы. Я их очень старательно уложила, но сама не уверена, чтобы они могли сделать такой длинный путь и ничего не испортиться.

Потом я начала укладываться и просила Федю, чтоб он тоже уложил свой чемодан. <<Но он сначала просил меня оставить его в покое>>, но потом начал укладываться. В его чемодане был почти сломан замок, и он послал за слесарем. Пришел какой-то мальчишка, который начал очень усердно стучать молотком, но дело у него не ладилось; так что он вместо того, чтоб исправить, только испортил и замка не приколотил. Федя, видя, что дело у него не ладится, отослал его назад, но тот, хоть ничего не сделал, но спросил за работу 20 зильб. Портной, который принес уже все платье, вызвался позвать другого <<слесаря>>, за которым и отправился, и который действительно довольно порядочно сделал свое дело. В это время я спросила Федю, не могу ли я теперь отнести книги и рассчитаться с ними. Федя дал мне 5 золотых, но по дороге все банкиры были заперты (они всегда запирают свои магазины от часу до 3-х часов). Потом я отнесла книги и просила расчесть. Оказалось, что из отданного талера в залог мне следует получить еще Pfennig. Потом зашла еще на почту, но писем нет. Я сказала почтмейстеру, что за письмами будут приходить сюда от M-me Zimmermann, но он отвечал, что гораздо будет лучше, если я дам свой адрес, тогда письма будут прямо пересылаться туда, где мы будем жить. Я написала свой адрес и таким образом уже спокойна насчет писем. Уехать из Дрездена, не простившись с Z<eibig>, было бы ужасно странно, тем более, что он был постоянно так любезен и предупредителен ко мне и поэтому, несмотря на то, что было очень мало времени, я все-таки решилась поехать к нему. Я взяла на площади карету и велела ехать в Ammonstrasse N 45. Начался довольно большой дождь, так что я приехала почти вся мокрая к нему. Он был дома, был очень рад, что я приехала. Я извинилась перед ним, что тогда не поехали и сказав, что у Феди болели зубы. Потом несколько времени говорили; расспрашивал меня, не буду ли я в Париже, и тогда хотел дать мне письмо к какому-то стенографу m-r Prevost, но я отделалась от этого письма, сказав, что если поеду в Париж, то непременно пришлю к нему за письмом. Я у него просидела минут 10, потом простилась и захотела увидать его жену. Он закричал: "Mama!". Из комнаты выбежала какая-то женщина, еще довольно молодая и красивая, но с странными ушами {мне показалось, что это была та самая особа, которую я при первом моем посещении приняла за кухарку.}. Она стала извиняться, что не одета. Но я уверила ее, что она ведь дома. Она пожалела, что я тогда не поехала. Потом мы простились. Тут в передней было несколько человек детей его, черноглазых и белокурых. Потом я села в прежнюю карету, которую просила ждать, и поехала домой. Но он меня провез дальше моего дома. Когда я пришла, белье было уже принесено, и Федя уложил свой чемодан, и начал меня бранить за мое долгое отсутствие, и говорил мне, что, вероятно, я куда-нибудь заходила, что пропадала так много времени. Я, <<разумеется>>, не сказала ему, где была, чтобы он меня только не бранил {Вставлено: и сам не раздражался. Как часто мне приходится скрывать мои поступки и даже лгать для того лишь, чтоб Федя не сердился и лишний раз не раздражался; мне это всегда тяжело, но что будешь делать, - я так боюсь его раздражений и припадка.}. Потом мы быстро уложились, распростились с M<-me> Z<immermann>, которой обещали вновь приехать осенью. Отдали ей 6 талеров и двадцать два гроша, следующие ей за спирт и разные разности. Потом Федя отдал Иде 2 талера, которые, я вполне уверена, она завтра же отнесет в Sparcasse {сберегательную кассу (нем.).<-me> Frosche даже прослезилась, прощаясь со мною, пожелала мне всего хорошего и вышла проводить нас до самого подъезда. Нам привели карету, и мы отправились. Федя хотел, кроме 2-х талеров, отдать Иде и сапоги, но я воспротивилась этому, тем более, что мы и так оставили мои калоши. Прощай, Дрезден, может быть, никогда больше тебя не увидим {Вставлено: А как здесь хорошо и счастливо жилось; мелкие ссоры наши я ни во что не считаю, так как знаю, что он меня любит, и что это вспышки его раздражительного характера; сознаю, что и я его страшно люблю.} ¹⁰⁰.

Приехали на станцию: сходя, мы спросили у кучера, сколько ему следует. Отвечал: 13 Grosche'й; мне это показалось много. Я спросила у полицейского, сколько ему следует. Он рассчитал и сказал, что следует только 9 Grosche'й. Немец и тут воспользовался и <<непременно>> хоть грош да украл {Вставлено: везти, так что заплатили только за 60 - три талера с чем-то. Билеты взяли прямого сообщения до Бадена, по 16 талеров 25 Grosch'ей, с правом останавливаться где угодно на дороге в продолжение целых пяти дней. Было еще довольно рано, мы отправились в буфет, чтобы несколько пообедать, потому что я с самого утра ничего не ела. Очень вкусно после голодухи. Потом, когда послышался звонок, мы вышли, но вещей наших не было: Федя пошел осведомляться и узнал, что наш [добряк] хотел их преспокойно положить в багаж и уже налепил на них билеты. Федя насилу мог их освободить. Сели мы в курительный вагон, и я положила на свое место у окна свое пальто, а Федя напротив меня, но положил свои вещи только наверху, на сетку. Потом мы вышли. В это время в наш вагон вошел какой-то немец Fritz со своей старушкою сестрой. Тот преспокойно занял Федино место. Я им это заметила, но они сказали, что так как место не было занято, то они и сели. Мы долго толковали, но так как этих немцев нельзя было ничем убедить, то я их и оставила. Пришел Федя, я ему сказала, но он объявил, что своего места он не уступит, и сел у окна. Дама заметила ему, что это ее место. Они поспорили. Пришел и немец и сказал, что это ничего не значит, что наверху было занято, нужно, чтобы занято было самое место. Потом объявил, что это не "recht" {Правильно (нем.).} и пошел за кондуктором. Сестра его ужасно как просила очень плаксивым тоном, чтобы он не начинал ссоры, но он был удивительно как разгневан, весь покраснел и объявил, что recht должно быть recht. Пришел кондуктор; он, очевидно, не хотел вмешиваться в эту историю, посмотрел, посмотрел и ушел. Но немец был сильно недоволен и хотел даже идти на станцию к инспектору дороги, но сестра его чуть-чуть не заплакала, прося его не делать этого, точно это была бы дуэль. Немец ужасно как разобиделся и несколько раз повторял: "Das ist doch impertinent, das ist nicht hvibsch". Федя же ему отвечал: "Der Herr ist sehr hitzig" {Это дерзко, это некрасиво... Господин очень горяч (нем.).} - Федя обыкновенно никак не может найти немецких слов, если следует [что-нибудь] поговорить, но если он захочет выбранить, то откуда и слова берутся, так и льются, точно он отлично говорит по-немецки. Я вполне уверена, что слово hitzig в обыкновенное время ни за что не пришло бы ему на ум, а тут он его вспомнил. Дело, однако, окончилось тем, что Федя по-прежнему занял свое место, а немец сел около меня и стал ужасно как толкаться, так что я была очень рада, когда Федя мне предложил поменяться местами, тем более, что мне дуло прямо в лицо. Федя сам потом нашел, что это самый беспокойный сосед в мире. Когда отъехали несколько сажен, немец снял свою шляпу и надел какой-то коричневый колпак, вышитый шнурочком, и так сидел всю дорогу. Он был очень внимателен к сестре, потому что налил ей на платок каких-то духов и потом кормил пирожками.

станции с час до отъезда далее. Нам пришлось перейти на другую станцию, так что мы прошли шагов с тысячу по городу. L<eipzig> довольно большой город, обыкновенный, как все немецкие города, с большими, широкими улицами. Единственное впечатление, которое во мне осталось от этого города, было то, что я несколько раз запнулась и чуть-чуть не упала на землю. Наши вещи нес какой-то молодой человек, очень приличный, который говорил и по-французски и по-немецки. Федя даже подумал, что это, может быть, какой-нибудь немецкий студент, который по вечерам, когда не видно, этим зарабатывает себе хлеб. Наконец, пришли на станцию, положили наши вещи в [дамскую] комнату, а сами спросили чаю, содовой воды и пива. Чай мы выпили скоро, но потом сделалось до того жарко в зале, что мы принуждены были выйти в коридор и там ходить.

В одиннадцать часов мы уселись снова, но так хорошо, что мне и Феде пришлось по два места, так что я могла заснуть. Я почти всю ночь проспала, но очень скверным сном, то есть страшно чутким, каждую минуту просыпаясь, так что мне казалось, что я и ровно ничего не спала. Федя же ни минуты не заснул. Он часто оправлял мое платье и этим меня будил. Вообще он был очень предупредителен ко мне во время пути и даже (это я забыла) принес мне на станции в Дрездене в карету содовой воды и все глядел на меня. Ночью на какой-то станции мы остановились на 10 минут, я вышла и купила себе бутерброд, от которого у меня потом сделалась тошнота. Вообще мне было ужасно как трудно ехать: спать я не могла, не могла хорошенько улечься, и у меня была тошнота. Часа в 3 ночи, проехав Goth'у, мы увидели на вершине горы замок, который Федя сначала принял за дерево, но он был так в тумане, что рассмотреть его не было никакой возможности. Это, должно быть, по словам Феди, был Wartburg. Потом при рассвете начали попадаться замки. Сначала один, - на высокой горе, большое здание с круглой башней. Это был первый настоящий старинный замок, который я видала наяву, не на картине. Так вот где жили эти крестоносцы, вот где были турниры. Может быть, на этих самых полях, где мы теперь проезжаем, были битвы, рыцари разбойничали по дорогам. Вообще очень много воспоминаний возбуждают эти замки. Потом попадались и другие замки. А затем стали довольно часто попадаться старинные замки, но большею частью полуразрушенные, но почти все с круглыми башнями. В Giese ¹⁰¹ остановились на полчаса, я пошла выпить кофею. Нам подали по кофейничку и по чашке. Но кофе ужасно жидкий, так что после него только (слово не расшифровано) делать. Взяли по 6 Grosch'ей. Вообще здесь на станциях дерут ужасно: за бутерброд берут по 2 1/2 Grosch'a, что просто чудовищно. У меня, подъезжая к Франкфурту, сделалась такая тошнота, что я едва сидела на месте и молила Бога, чтоб мне скорее доехать, а, как назло, ехали очень тихо. Мы проехали мимо города Марбурга, который выстроен на горе и имеет удивительно красивый вид. На полях встречаются селения, дома, перед которыми были разостланы целые длинные полотнища холста, которые здесь они белят. В одном месте я даже видела, как один какой-то мальчик поливал холст водой из лейки. Кругом были высокие горы Thuringer Wald, высокие, темные. Попадались поля, засеянные рожью, в ней виднелось постоянно вместе с колосьями много васильков и красный мак. <<Так я еще никогда не видела во ржи в России.>> Попадались небольшие речки, которые в некоторых местах представляли крошечные водопады. Это было довольно красиво. Наконец, в половине десятого, мы приехали во Франкфурт. Мы должны были пройти несколько шагов до другой станции ¹⁰². Здесь я вошла в дамскую комнату, чтобы несколько умыться, и если возможно было, то хоть немножко вырвать. Женщина, которая заведует этою комнатою, показала мне кабинет, но только что я успела туда войти, как она своим ключом преспокойно отперла, и явился Федя. Я, разумеется, была этим очень удивлена. Но Федя сказал мне, что поезд еще отправится в 2 часа, то не хочу ли я подождать несколько и вместо того, чтоб сейчас ехать, поехать с поездом попозже. Я просто с радостью согласилась. Я здесь вымылась, а моя женщина оказалась просто удивительно услужливой пиковой дамой: она предложилась вымыться и Феде, чему он был рад, так как с дороги казался очень черным. Ей же мы поручили и наши вещи хранить, пока мы пойдем осматривать город. Она мне советовала нанять коляску и велеть кучеру показать все, что есть замечательного в городе.

довольно дешево. Пока мы обедали, в комнату вошла молоденькая, чрезвычайно хорошенькая девушка, очень мило одетая, которая <<потом>> оказалась русскою. К ней через несколько времени пришел ее брат, очень развязный молодой человек, который, нисколько не церемонясь, начал рассматривать нас в окно. <<Это, должно быть, довольно богатые русские.>> осматривать город. Сначала вошли в Langestrasse ¹⁰³. Она начинается большою густою аллеею прекрасных деревьев, которые в это время цвели довольно большими белыми цветами и длинными стручками. Мы спросили какого-то немца, что это значит? Он отвечал, что это акация. Я в первый раз в жизни видела белую акацию в цвету, и мне она чрезвычайно понравилась. Потом Федя зашел в вагон, который здесь несколько другого устройства, нежели в Дрездене, именно круглый. Пока я его поджидала, я видела осла, запряженного в небольшую повозку. Это тоже в первый раз в моей жизни. Мне осел понравился, такое милое, покорное животное, <<просто чудо>>. В конце этой улицы находится памятник Gutenberg'у. Стоят 3 человека: G<utenberg> и еще какие-то два товарища. Еще несколько шагов и находится памятник Gothe. Это называется Rossmarkt ¹⁰⁴. Далее идет улица, называемая Zeil, вроде нашего Невского проспекта, с отличными магазинами. Первые магазины попались нам книжные, но мы сначала не могли найти дверей, потому что вход со двора, как и во многих здешних магазинах. Здесь мы спросили "Колокол", он нам подал и взял 54 крейцера, ужасно дорого. Здесь же Федя рассматривал 4-ю часть "Думы" Герцена, но не купил, потому что уже читал. Затем мы зашли в магазин, чтобы купить галстук Феде. К нам вышла девица с высоко причесанной головой, которая на ломаном французском языке разговаривала с нами. Федя сначала выбрал розовый с колечками, но потом переменил и взял синий с точечками. Заплатили за него 3 флорина 15 крейцеров. Для меня галстука тут ни одного не было, потому что были или очень узкие, или широкие и вообще нехорошие. Потом мы прошли до конца Zeil и смотрели в одном магазине очень миленькие шляпки, потому что Федя все мне твердил, что мне необходима новая шляпка. Потом поворотили в какую-то другую улицу по направлению к Майну. Я помню, у нас дома на стене висела картина, изображающая Франкфурт-на-Майне, но с того берега. Я в детстве ужасно как любовалась всегда на эту картину, поэтому очень желала увидеть своими глазами.

<<от жары>>, город был очень мертвый. Наконец, мы добрались до набережной. Когда я взглянула, так просто ахнула, - так была схожа моя картина с натурою: тот же мост с башней, тот же островок, отмель, даже такие же баржи, плоты плывут, как были У меня на рисунке. Это меня просто даже поразило, и мы несколько минут стояли на набережной. Но было ужасно жарко, и мы поворотили Домой, но не старой дорогой, а вошли в какую-то другую улицу. Дома здесь построены очень странно - именно какими-то уступами, так что второй больше 1-го, третий больше второго, 4-й больше третьего. Это старинные дома какой-то странной архитектуры. Мы прошли Fischefeldstrasse и Buhnenhofstrasse ¹⁰⁵, вышли к мосту, а оттуда через 2 шага на какой-то рынок. Рынок устроен вокруг старинной, очень старинной церкви, Dom, чисто готической архитектуры. Я смотрела Долго на него сбоку, видела в палисаднике трех распятых: Иисуса Христа и двух разбойников. Но потом я наклонилась к одной старухе и спросила ее, как нам пройти на Zeil. Федя, который был на меня сердит за то, что я так далеко его завела, начал меня бранить, зачем я разговариваю, а не обратила внимание на это совершенство в искусстве, хотя я это очень хорошо видела. Действительно, церковь удивительно как хороша, странной архитектуры. Она виднеется с берега Майна. Потом узкими улицами мы прошли и различными переулками вышли на Zeil. Здесь мы зашли в тот магазин, где я в окне смотрела шляпу, и спросила галстук. Мне показали, и я выбрала лиловый за 2 флорина 12 крейцеров. Потом я примерила одну шляпу, соломенную, с лиловым бархатом, очень миленькую. Когда же спросила о цене, то француженка мне сказала, что эта шляпа стоит 20 флоринов - просто чудовищная цена. Федя раскланялся <<насмешливо>> и пожелал, чтоб она продала эту шляпу за эту баснословную цену, и прибавил, что она, верно, принимает нас за варваров, за диких. Но она тоже предерзко отвечала, что видит, что вовсе не дикие. Когда мы с Федей разговаривали о шляпе, то она изломанным языком нас спросила: "Карошо это?" {чем и рассердила Федю и вызвала его резкий ответ.}. Это очень бойкая и дерзкая француженка. Так мы и вышли из магазина. Потом зашли в магазин цветов, но здесь долго выбирали розы, потому что все были какие-то нехорошие. Наконец, попались две розы, которые мы и купили по 18 крейцеров за каждую. Затем купили еще вишен. Здесь продают их по фунтам, 6 крейцеров за фунт, очень спелых и хороших. Воротились на станцию. Федя до того устал, что просто упал на диван - так ему было тяжело, тем более, что он ужасно как страдает теперь желудком. Мне было ужасно его как жаль! Потом нам еще долго пришлось ждать поезда. Федя дал пиковой даме за услуги 1 гульден, следовало 24 крейцера за мытье, а он дал за услугу еще 36 крейцеров. Сначала она не была этим нисколько поражена, может быть, не догадалась, но потом, когда я ей отдала вишни, она была очень благодарна и сначала дала мне понюхать свои цветы - гвоздику, а потом принесла и подарила этот букет мне. Я всю дорогу нюхала их, и мне было несколько лучше, а то этот подлый дым от паровоза, который пахнет тухлым яйцом, просто начинал меня душить.

увидела весь город с моста и D<om>. Начались горы, сначала Taunus, а потом после Darmstadt'a - Schwarzwald. Мы и не заметили, как проехали до Heidelberg'a, и так как здесь остановились на 20 минут, то мы поспешили воспользоваться этим временем, чтобы хоть сколько-нибудь освежиться. Вошли в вокзал. Я спросила у дамы сельтерской воды, а Федя - пива, но дама несколько раз спрашивала нас, чего нам нужно, повторяла наши слова, а дела не делала, так что Федя, наконец, плюнул и мы пошли в другую комнату и спросили в другом буфете. Здесь оказались попонятливее, но тоже послали сначала <<мальчика>> в погреб за сельтерской водой, как будто они не могли ничего приготовить заранее, пока поезд еще не приехал. Наконец, дали, я выпила всю бутылку, а потом спросила бутерброд с сыром, но и этого у них не было, так что она едва успела нарезать, как позвонили к поезду. Мы уже съели свои бутерброды в карете, и они нам показались удивительно вкусными. Это, вероятно, с голодухи. Это на меня так подействовало, что даже меня перестало тошнить. H<eidelberg> очень хорош, он окружен горами красивыми, поднимающимися очень высоко.

После H<eidelberg'a> Федя заснул, и так глубоко, что не слыхал, как я вставала и проходила мимо него, когда мы приехали в Karlsruhe, главный город Бадена. Солнце светило ему прямо в глаза, так что я должна была Снаконец> пришпилить занавеску к окну. Karlsruhe, должно быть, хорошенький городок. Он построен в виде звезды, то есть королевский замок посредине, а от него идут, как лучи, улицы во все стороны, так что в конце каждой улицы можно видеть королевский замок. Потом пошла какая-то роща, в которой гуляли, и я, право, позавидовала, - так, мне показалось, было прохладно и хорошо. После Карлсруэ я разбудила Федю, да и хорошо сделала, потому что он спал очень тяжело и видел очень тяжелые сны. Проехали крепость Rastatt. На станции Oos должны были пересесть в другую карету, чтобы ехать в Баден. Это уже очень недалеко, кажется, минут с пять. <<Потом>> показался и город, с домами на горе. На станции нам подали вещи, которые приехали раньше нашего. Кучер <<какой-то>> посадил нас в карету и повез в какой-то отель. Улицы удивительно узки, но красивы. Вез он нас довольно долго <<по городу>> и привез в отель "Chevalier d'or", каменное здание с садом перед домом. Когда мы подъехали, швейцар позвонил в колокольчик и выбежало несколько слуг, чтобы взять наши вещи. (Здесь это обыкновение: когда приезжают, то непременно звонят в колокольчик.) Нас проводили во 2-й этаж и показали две комнаты: одну, которую мы потом заняли, за 5 франков, довольно хорошую, с 2-мя постелями, а другая была побольше, с балконом, но дороже, да и темнее. Мы взяли первую. Спросили себе чаю, а покамест служанка приготовляла нам постели. В это время Федя отправился, чтобы купить ягод. Когда он воротился, то принес вишен двух сортов и клубники, а также зашел в аптеку и купил там гофманских капель для меня, потому что он знает, что это помогает от тошноты. Придя, он рассказал мне свой смешной разговор с аптекарем, которому он рассказал, что эти цапли ему нужны для дамы, которая беременна, и не повредит ли это ей. (Тот не понял и спрашивал его: "Так вы сейчас хотите это принять?" Федя опять ему рассказал, тот опять повторил: "Так вы сейчас хотите принять?" Вообще решительно ничего не понял. У немцев и все так: никогда ничего хорошенько не поймут. Федя ходил по аллее, очень темной и с <не расшифровано>, в ней, он говорит, очень много гуляющих теперь, но все одеты в легких платьях, так что и мне следует позаботиться о моем костюме. Я была ему чрезвычайно благодарна за его внимание, потому что он, действительно, обо мне очень заботится и старается, чтобы мне не было дурно.

Нам принесли чаю отдельно, чтобы мы могли заварить сами, потом чайник медный, но такой узкий, что я каждую минуту боялась, чтобы чайник не упал на стол. Вообще здесь прислуживают очень хорошо. Наш кельнер - молодой мальчик, очень проворный. Он рассказывает, что это лето у них удивительно мало гостей, все отправляются на Парижскую выставку и остаются здесь только на один или два дня, да и те говорят, что им нечем теперь жить - все прожили в Париже. Сегодня, когда мы ехали от машины, я видела двух детей, мальчика и девочку, которые ехали на ослах. <<Для девочки было устроено кресло <не расшифровано> на спине осла.>> Это я вижу в первый раз. Мы легли довольно рано и так хотели спать, что через минуту, когда Федя мне сказал, где наш пояс, Я уже спала крепким сном и едва его поняла. Проспала я ночь очень хорошо, но на утро мне очень нездоровилось. 

<<очень>> пасмурный. Шел дождь, так что я думала, сегодня и выйти никуда нельзя будет. Мы напились чаю и кофе, и Федя отправился в вокзал, взяв с собою 15 золотых и еще несколько талеров. Но он обещал сегодня не приступать к игре и особенно не спускать всего. Я же осталась одна, стала вынимать свои платья, пришивать крючки, поправлять юбку и вообще приготовлять мой наряд. <<Вообще>> мне было удивительно как скучно, грустно, я не знаю <<даже>> отчего, - просто до сумасшествия. Мне не хотелось никого видеть, никуда не ходить, а просто бы, кажется, легла бы здесь в темной комнате и лежала бы весь день. Так прошло часа три, пока не пришел Федя. Он мне сказал, что проиграл все деньги, которые у него были с собой. У нас осталось ровно 50 золотых. Было еще возможно жить. Потом я оделась, и мы отправились с ним в вокзал. Это довольно большое здание, с прекрасной большой залой посредине и с двумя боковыми залами. <<Этот>> вокзал называется Conversation. Наконец-то я увижу рулетку, думала я, входя в залу. Но я, право, ее представляла себе гораздо великолепнее, чем я теперь увидела. За большим столом, посредине которого находится самая рулетка, сидят шесть крупье, по двое у каждой стороны стола, для раздачи денег, и по одному в концах стола. Но я потом лучше опишу рулетку. Мы недолго смотрели. Федя мне предложил поставить пятифранковую монету. Я поставила по его указанию на impair, вышел pair, и я проиграла. Потом Федя начал играть. После долгой игры мы ушли, унеся с собою, кроме наших денег, два пятифранковика {Заменено: еще сотни две пятифранковиков.}. Мы отправились домой обедать. Придя домой, Федя придумал прятать наш выигрыш в носок и не трогать его, а уж только тогда взять, когда проиграем весь капитал. Мы уложили эти 2 пятифранковика. <<Потом>>, после обеда, мы отправились опять в вокзал и сначала пили кофе, а потом Федя читал газеты. Затем зашли еще раз в залу. Счастье долго колебалось, но потом окончилось тем, что мы, взяв 5 франков {Заменено: несколько времени воротился, сказав, что проиграл все 5 золотых и просил достать эти 7, положенных в носок. Я достала. Он просил меня приказать чаю, потому что он скоро сам придет домой. Я была в этом уверена. И действительно, не прошло и получаса, как он воротился, сказав, что проиграл все. (Я забыла сказать, что до обеда мы ходили по городу и смотрели квартиры и выбрали одну, состоящую из двух комнат, которая отдается по 8 флоринов в неделю, и хотим завтра же в нее переехать.) Мы легли спать. Федя очень тревожился. Но что же делать. У нас еще 45 монет. 

Встали мы довольно рано, но я долго не могла собраться идти дать задаток за новую квартиру. Меня сильно тошнило и даже один раз вырвало. Я думаю, что причиною этому было также и то, что я долго не ходила кое-куда. <<Поэтому Федя сегодня стал настаивать, чтобы я приняла рицини ол<еум> {Касторовое масло (лат.).>> Мы отправились осматривать квартиру и купили по дороге чаю. Квартиру наняли и обещали через час переехать. Потом воротились домой и приказали подать счет. Но когда его принесли, то я просто изумилась, на нас было насчитано 23 флорина за два дня. Это просто грабеж. Но что же делать, надо уж и этому было покориться. Чай они ставили по одному флорину и 36 крейцеров, т. е. это выходит по 96 копеек. Потом пришлось еще дать франк кельнеру и полфлорина девушке. Из гостиницы мы взяли Hausknecht'a {коридорного }, который и свез наши вещи. Я была весь этот день ужасно как нездорова, меня все тошнило, лицо было зеленое, глаза мутные. Когда я пришла, то тотчас же улеглась на диван и не сходила с него почти целый день. Денег мы еще истратили пять золотых, <<осталось 40>>, да Федя взял десять <<золотых>>, чтобы попытать счастия. Осталось тридцать. Федя, между тем, отправился купить мне рицини ол<еум>, принес мне и купил мне пеперментов и красного смородинного желе. "Потом мы сказали принести нам чашку и ложку, и пока еще не принесли", Федя все меня убеждал быть мужественной и принять все зараз, говорил, что это глупо, как барышне, принимать тихонько, <<что оттого еще больше слышится запах и вкус ол<еум>>>, так что почти выбранил меня, еще не зная, как я принимаю. <<Он вылил весь довольно большой пузырек и, все продолжая браниться, подал мне чашку.>> Я, долго не думая, <<быстро>> выпила лекарство и так этим удивила, что он несколько раз меня назвал молодцом, потому что <<я даже>> лучше него принимаю это масло. Я помню, что когда ему как-то случалось принять, то он делал ужасные гримасы и раз даже сделал несколько пируэтов по комнате, и ужасно долго потом жаловался на дурной вкус. <<Но мне это очень легко пришлось, так что я даже не почувствовала его вкуса. Потом>> Федя ушел, а я заснула немного. Я проспала, я думаю, довольно долго, как вдруг, открыв глаза, увидела у моего изголовья Федю. Он был ужасно расстроен. Я <<тотчас>> поняла, что он, вероятно, проиграл эти десять золотых. Так и случилось. <<Но>> я тотчас же стала его упрашивать не сокрушаться и спросила, нужно ли ему достать еще. Он попросил еще пять. Я тотчас дала, и он меня ужасно как благодарил, как будто я ему <не расшифровано> действительно сделала такое. Я просила его идти обедать в ресторане, потому что я сама не стану сегодня обедать, <<так как, приняв ол<еум>, нужно дождаться действия>>. Он ушел, обещав прийти как можно скорее. Он ушел в 4 часа, я стала его дожидать, но вот прошло уже пять, шесть, семь часов, а его все нет да нет. Это меня начинало сильно беспокоить. Я его дожидалась и думала попросить сходить за хлебом, так как я начала ужасно чувствовать голод. Я все лежала на постели и почти не спала, все просыпалась, поминутно плакала, тосковала ужасно. Наконец, я попросила хозяйку дать нам свечи и сходить за булкой. <<Я немного поела, но было>> уже девять, десять часов, а его все нет. Мне представилось, что с ним, <<вероятно>>, случился припадок в вокзале и что он не знает, как им объяснить, где я, и он может там умереть, а я с ним не успею проститься. Эти мысли меня до того мучили, что <<я не знала, что мне и делать>>. Я решила, что если он не приедет до 11 часов, то я непременно сама отправлюсь в вокзал и постараюсь узнать, не случилось ли с ним чего. Но в одиннадцать часов Федя пришел. Я ему сказала, что он со мною делает. Но он был сам ужасно расстроен, но мне сказал, что сам ужасно как рвался ко мне в эти последние три часа, просто не знал, что ему и делать, но что он никак не мог оторваться от игры, что он выиграл вместе со своими деньгами до четырехсот франков, но что он захотел еще более выиграть, но не мог отойти вовремя от стола. Это его ужасно как мучило. Но я его утешала, уверяла, что это ничего, что это пустяки, <<ничего, не важно>>, пусть только он успокоится. Он просил меня дать ему возможность себя упрекать за такую глупость, просил у меня прощения бог знает в чем, говорил, что он меня недостоин, что я ангел, что он подлец. Я его едва-едва могла утешить. Потом он тотчас отправился за свечами, сахаром и кофе. Придя, спрашивал, не надо ли мне куда-нибудь его послать, за чем-нибудь сходить. Но я его упросила остаться дома. Вообще он был в ужасном волнении. Бедный Федя, как мне его жаль (я забыла: в этот день он решился бросить свой старый кошелек, который <<только>> приносил ему несчастье. Я дала ему свой талер, чтобы он купил себе новый, а, кроме того, я дала еще ему 1 Pf. на счастье, который, он говорит, и положил первый, <<когда только купил>> портмоне. Мне же он купил и перчатки, но какого-то мастера из Гренобля, а не парижские). Но я кое-как постаралась успокоить Федю. Мне было его ужасно как жалко, потому что все это так его беспокоит. Я даже боюсь, чтобы не случился от того с ним припадок. 

<<разоделись>> на улицах нарядные. Я заметила сегодня, что на углу нашей улицы какой-то чиновник в платье с светлыми пуговицами читал громко какую-то бумагу. <<Читал ее долго. Потом, кончив чтение, ушел.>> Я его вижу уже во второй раз, в день нашего приезда и вот сегодня. Я хотела бы знать, что это такое. Осталось <<у меня>> 25, но Федя взял сегодня еще пять, осталось двадцать. Когда он ушел, он просил меня одеться к его приходу, чтобы идти нам потом на почту. Но когда он ушел, мне сделалось так грустно: я была вполне уверена, что он непременно эти деньги проиграет. Мне было невыносимо грустно, я даже несколько раз плакала, просто с ума сходила. Наконец, он пришел и я очень хладнокровно спросила: "Проиграл?", он отвечал: "Да", был в ужасном отчаянии, но я его утешала, и он тогда меня сильно, сильно обнял и растроганным голосом говорил мне, что он меня любит, что я такая прекрасная жена, что он меня и не стоит. Потом он просил у меня дать ему еще денег. Но я отвечала, что сегодня я ему ничего не дам, что, пожалуй, завтра, а сегодня ни за что, потому что он, вероятно, их проиграет. Но он меня умолял дать ему хоть два золотых, чтоб он мог успокоить себя. Я вынула и отдала. Но он просил меня не считать его подлецом, который отнимает у меня кусок хлеба, чтобы проиграть. Я просила его успокоиться, уверяла, что вовсе его таким не считаю, что он волен проиграть сколько ему угодно. Он ушел, а я ужасно как плакала {Вставлено: <<мне>>, что проиграл деньги. Осталось восемнадцать. Мы отправились на почту, и Федя просил меня взять с собою три золотых, сказав, что если он эти три золотых проиграет, тогда будет решено, что завтра мы уедем из Бадена, потому что жить здесь незачем. Таким образом, у меня осталось пятнадцать золотых. <<Мы отправились на почту.>> Писем нет. Просили нас зайти через несколько времени. Пока мы отправились в вокзал. <<Здесь>> Федя начал играть и проиграл все деньги, и, возвращаясь домой, мы решили завтра ехать в Женеву. Но на дороге Федя встретил Гончарова, с которым меня познакомил. Гончаров сказал мне, что Тургенев видел вчера Федю, но не подошел к нему, потому что знает, что играющие не любят, когда к ним подходят. Так как Федя должен Тургеневу пятьдесят рублей, то ему непременно следует сходить к нему, иначе тот подумает, что Федя боится прийти из боязни, что тот потребует свои деньги. Поэтому Федя хочет завтра сходить туда ¹⁰⁶. Когда мы возвращались, то Федя говорил, что он, вероятно, стал бы играть расчетливее, если б меня не было с ним, потому что он решил испытать последнее средство и играть как можно расчетливее, но так как я была с ним, то он торопился. Я боялась, чтобы он не стал меня упрекать в том, что я ему помешала, и тогда я предложила ему взять еще три золотых и в последний раз попытать счастья. Федя был удивительно как рад, начал меня называть разными хорошими именами, говорил, что желал бы лучше, чтобы у него была жена дерево, чтоб она его бранила, чем так кротко его принимала и даже вместо брани только утешала, потому что это больно, когда кротко с ним поступают. Он был удивительно как рад. Потом пошел разменять эти деньги, а я покамест послала за обедом. За обед спросили один флорин и принесли четыре блюда: очень хорошего супа, но немецкого, с яйцами, потом бифштекс, вроде телячьи котлеты и какой-то пирог, сладкий, с вишнями. Все это, как Федя говорит, довольно порядочное, и все это за один флорин. Это уж слишком дешево. Потом мы после обеда пили кофе, очень вкусный, со сливками.

но зато мы завтра уезжаем в Женеву {Вставлено: и опять будем спокойны и счастливы.}. Мы разговаривали с Федей о деньгах и оба находили, что <<это>> ужасно мало <<для нас>> иметь всего только 12 золотых и для переезда, и для житья в Женеве, покамест нам не пришлют из Москвы, а хорошо бы было продержаться, не просить у них ничего. Федя предлагал закладывать наши вещи, но я ему тут же объявила, что мой браслет остался в Петербурге, что я просила маму выслать мне его, <<но что не знаю>>, может быть, она и выслала мне его в Дрезден, но там посылка меня не застала. Но он скоро воротился, принеся сорок талеров, пятнадцать своих капиталов и двадцать пять новых, которые мы и положили в чулок. Он говорит, что выиграл 50, но потом разом поставил 10 на среднюю, <<думал выиграть больше>>, да и проиграл. Ну, а тут и решился поскорее идти домой. Я была рада не столько деньгам, сколько его решимости оставить игру тогда, когда только он это вздумает. Потом он предложил мне идти в вокзал, к музыке, погулять. Мы отправились. Сегодня очень много народу, большею частью здешние жители, а иностранцев не так много. Мы погуляли по музыке и зашли в залу и поместились здесь у крупье. Вот уже два раза я вижу здесь одну русскую, которая играет всегда на золото и постоянно выигрывает. Она ставит большею частью на цифры, но также и на zero. Но вот что замечательно: я заметила, что она три раза поставила на zero и три раза выиграла. Это меня вводит в сомнение: справедливо ли она играет? Один из крупье, раздающих деньги, молодой черноволосый господин, постоянно к ней обращается, улыбается и переглядывается с нею и бесцеремонно говорит. <<Мне кажется>>, не может ли <<тут>> существовать каких-нибудь сношений между нею и им? Может быть, он, как крупье, знает по некоторым приметам, когда может выйти zero и <<поэтому>> не передает ли он ей как-нибудь это, потому что она безошибочно выигрывает на zero. Раз только она поставила, но не выиграла. <<Вообще>> эта особа одевается очень великолепно, в бриллиантовых серьгах, в локонах, в светло-сиреневом платье, с белым шелковым лифом и лиловыми рукавами, отделанными белыми с черным кружевами, - удивительно хорош. <<Вообще она должно быть очень много выигрывает, а потому и получает возможность хорошо одеться. Если бы у меня были деньги, то я бы тоже непременно стала бы ставить именно на те zero, на которые она ставит и, вероятно, также бы стала выигрывать.>> Вообще мне бы очень хотелось узнать ее фамилию, тем более, что лицо ее мне очень знакомо, и лица спутников. Но Федя очень несчастливо играл, - он проиграл все пятнадцать талеров. Сзади меня стояла какая-то немка с мужем, который отмечал на бумажке выходившие номера. Она долго, долго держала в руках своих талер, который хотела <<тоже>> поставить на ставку, долго не решалась, наконец, поставила вместе с Федей и проиграла. Потом она долго рылась в своем кошельке между мелочью, достала еще талер, поставила и проиграла. Ведь эдакое несчастье. Пожалуй, у ней только и есть, что этот талер, и вдруг проиграть его, как это обидно. Была тут еще одна молодая девушка, которая тоже ставила талер, проиграла его и так потом не ставила, - может быть, тоже последний { и каждый раз выигрывала, так что меня это даже поразило: куда ни поставит, непременно и выиграет. Она унесла, мне кажется, пятифранковиков штук 15, если не более. <<Потом подле меня стоял один какой-то, вероятно, благородный мужчина <не расшифровано>, очень жарко дышал, просто-напросто сопел. Он поставил несколько раз 5 франков и каждый раз выигрывал, поставил <не расшифровано> на impair с черным на manque и каждый раз брал все ставки. Потом он стал ставить на числа и три раза таким образом выиграл. Так что он унес, я думаю, непременно франков 100, если не больше. Потом>> подле меня стоял еще один человек, довольно красивый, который играл на золото. Он ставил большею частью rouge или noir и, по мере того, как у него накоплялось, он ставил a la masse 5 Louis, a la masse. Так что у него под конец накопилось a la masse до 15 луидоров. Потом он поставил 9 луидоров и проиграл. Он ужасно, как краснел. Мне кажется, ему было очень досадно так много проиграть. Проиграв все, мы с Федей вышли из зала и отправились домой. Но дорогой я просила у него простить, зачем я пошла с ним, потому что, вероятно, без меня он бы мог не проиграть. Но он меня благодарил, говорил мне: "Будь благословенна ты, Аня. Помни, что если я умру, то, что я говорил тебе, что благословляю тебя за то счастие, которое ты мне дала", что выше этого счастия ничего и не может быть, что он недостоин меня, что бог его слишком уж наградил мною, что он каждый день об этом молится и только боится одного, чтобы это как-нибудь не изменилось. Он думает, что это только все оттого, что я теперь его люблю, что это как любовь пройдет, так все и переменится. Но я так думаю, что этого совершенно не будет, а что всегда будем так любить друг друга. 

День какой-то грустный. Вообще мне ужасно грустно, как никогда не бывало, просто не знаю, что мне и делать. Сегодня у нас было двенадцать золотых и 25 талеров. Федя взял 15, пошел играть. Сначала он зашел к Тургеневу, но его здесь не застал, потому что тот бывает дома только до 12 часов дня. Затем пошел на рулетку и, отыграв 10 талеров, ушел домой, так что у нас оставалось 35 талеров. Но скоро пришел назад, сказав, что проиграл, и просит дать еще 15 талеров. Я отдала, осталось только 4 талера, потому что пятый отдан был за обед. Но сначала мы пообедали и он отправился, а я пошла на почту. Писем нет. Купила конвертов. Затем отправилась по Lichtenthalerstrasse, все дальше и дальше и вышла почти совсем за город {Вставлено: что он непременно их проиграет, что иначе и не может быть. Прошло более с полчаса. Он воротился, разумеется, проиграв, и сказал, что желает со мною поговорить, посадил к себе на колени и просил меня, чтобы я дала ему еще пять золотых, хотя он знает, что у нас останется только семь золотых и что нам нечем будет тогда жить. Но, нечего делать, иначе он не может успокоиться, иначе, если я не дам, то он сойдет с ума {Вставлено: Он был в страшном волнении.}. Я ему представила, что нам будет ужасно трудно жить с этими деньгами, но много не говорила, а только просила оставить эти деньги до завтра, когда он поуспокоится. Но он мне сказал, что он до завтра будет ужасно как терзаться, что лучше покончить все сегодня, чем мучиться весь день. Разумеется, я не могла устоять против его доводов и отдала ему пять золотых. Он мне сказал, что, может, теперь только так поступаю, но что когда я сделаюсь постарше, когда я сделаюсь "Анной Ивановной", то уже не позволю ему так делать, скажу, что я прежде была глупа, но теперь, если мой муж дурачится, то я ему не должна позволять, должна его остановить. Но как я поступаю, это гораздо лучше {Вставлено: "Ты покорила <не расшифровано>, - сказал он мне, и он ушел и просил меня тоже куда-нибудь пойти, потому что иначе мне было бы слишком тоскливо дома сидеть. Но я была ужасно как спокойна. Ну, что ж, я ведь так и положила, что у нас останется только 7 золотых, ну так и горевать нечего.

<<Я тоже вышла и>> пошла по направлению к старому и новому замку. Это на горе, и приходится идти по лестнице и проходить мимо дома. Наверху есть несколько террас, с которых очень хороший вид на вокзал и окрестности. Я долго гуляла там, потом отправилась домой. Проходя по одной лестнице, мимо открытой двери дома, я заметила <<на лестнице>> мальчика лет восьми, который, с сумкой и грифельной доской в руках, преспокойно что-то считал. Я его спросила, где он живет. Он сказал, что в этом доме, и выходит всегда учиться на лестницу, что это задал ему учитель, что он обучается в Католической школе. Мне он очень понравился, он вовсе не тупой, как все немцы, и сразу понимает, о чем у него спрашивают. Я поговорила с ним и пошла вниз. <<Я долго ходила, наконец, пришла домой.>> Феди еще не было, но он скоро пришел и сказал, что у него ужасно как болело сердце по мне во все это время, что он из пяти взятых у меня (у меня уж осталось только семь) он проиграл немного, но просит меня идти с ним погулять к музыке. Я оделась, и мы отправились. Гуляли мы недолго, а затем пошли в залу, и тут Федя начал играть. Он то возвышался, то понижался. Наконец, остался только золотой. Мы перешли в другую залу. Здесь Федя начал играть, то проигрывая, то выигрывая. <<Наконец>>, когда у него остался один <<лишь>> золотой, крупье объявил три последние удара, Федя поставил свой золотой на красное - вышло, второй удар поставил на passe - вышло. Таким образом, у нас уже три. Наконец, третий удар поставил на 12 средних - тоже вышло. Нам выдали два. Таким образом, у нас оказалось пять, точь в точь как было, когда Федя пришел сюда. Это нас ужасно как удивило и, надо признаться, обрадовало: ну, хоть не выигрыш, то по крайней мере свои на сегодня воротили. Мы были так рады, что всю дорогу весело смеялись, а Федя целовал мне руку и говорил, что нет счастливее его на свете. 

<<<ледовательно, у нас только осталось семь.>> Но мне по его уходе сделалось ужасно как грустно. Я <<почти>> вполне сознавала, что он непременно проиграет, потом даже стала ужасно как плакать. Действительно, мои ожидания исполнились. Он воротился домой в ужасном отчаянии и сказал мне, что он все проиграл. Потом он меня стал просить дать ему еще два золотых, сказав, что ему непременно нужно отыграться, непременно нужно, иначе не может. Он <<даже для этого>> стал предо мною на колени и умолял дать еще два. Конечно, я не могла не согласиться. Я дала. Осталось всего пять. Я его просила не ходить сегодня, сказав, что он непременно проиграет, но делать было нечего. Он ни за что не мог на это согласиться. Прошло довольно много времени, и я была уверена, что так долго держаться с этими небольшими деньгами не было возможности. Наконец, он воротился и сказал мне, что заложил свое обручальное кольцо и что все деньги проиграл, поэтому просил меня дать ему три на выкуп кольца, иначе оно могло пропасть. <<Он сказал, что>> за кольцо дали ему 17 франков, нужно было сейчас же отдать - не пропадать же ему. Делать было нечего, нужно было дать эти деньги, <<хотя тогда у нас>> оставалось только два золотых и один гульден. Но Федя был в таком отчаянии, что я не решилась с ним говорить, а поскорее дала ему деньги. Он ушел и через несколько времени воротился. Он успел выкупить кольцо и выиграть пять золотых, что с его составляло восемь. Три он отдал мне, а пять оставил себе, чтобы идти опять играть. С него за кольцо не хотели взять никаких процентов, но он отдал франк, сказав, что пусть они возьмут за их услугу. Тут мы стали обедать, потому что я была ужасно как голодна. Дожидаясь Федю, <<все это время>> я ужасно как страдала: я плакала, проклинала себя, рулетку, Баден, все. Просто стыдно, не запомню себя в таком состоянии {Вставлено: <<как-то>> особенно спокойна: я решила, что эти пять золотых пропадут и поэтому не особенно горевала о них. Потом я оделась и отправилась погулять. Я пошла на гору S. Michel, где находится русская церковь. Нужно было идти по довольно крутой дороге и площадке, на которую выползло ужасное множество улиток или мокриц, - не знаю хорошенько. Я сначала не знала, что это такое, и даже немного струсила, но потом увидела, что они <<ужасно как>> медленно движутся на песке, подвигая своими рожками. Я помню, что это, кажется, означает хорошую погоду, если улитки выползают на песок, а тут они почти покрывали все дорожки. В некоторых местах скоплялись целыми семействами, так что даже неприятно было смотреть: такие длинные, слизистые червяки с двумя маленькими рожками. Но ходить на гору мне было довольно тяжело. Кроме того, <<у меня уж и так>> ужасно как болели ноги со вчерашнего гулянья, как будто их кто-нибудь бил. Я взобралась на гору и осмотрела <слово не расшифровано> русскую церковь, потом на дорожке спустилась к фонтану <<и отправилась вниз>> С горы удивительный вид на <<весь>> город, как в панораме, как обыкновенно мы видим на планах. Вообще я <была> очень довольна моею прогулкою, тем более, что <<совершенно>> не встречала ни одной разодетой дамы. Но мне было ужасно как грустно, как-то пустынно, тихо и мрачно. Отсюда я отправилась в город, где в одной лавочке купила себе новую книгу для записывания наших похождений. Стоит она 30 Kreuz<er>. Я хотела выбрать себе большого формата, но здесь были все с такими дурными переплетами, что я не решилась взять. Потом зашла за папиросами. Здесь они стоят 18 Kr<euzer>, а стоили недавно 24, это почти в полтора раза дороже дрезденского, где стоили 4 Grosch. (12 Kr.). Но это оттого, что мелкий табак. Пришла я домой довольно незадолго до Феди, который пришел и сказал мне, что выиграл немного. Когда мы сосчитали, то вышло, что он выиграл 16 золотых и, таким образом, у нас вместе с моими в чемодане пятью золотыми <<вышло>> 21 золотой, - состояние, неслыханное в последние дни. Я была удивительно как рада, потому что это хоть немножко поправило наше состояние. Федя предложил мне идти на музыку. Мы отправились, но, к моей досаде, не оставили дома этих денег. Мы долго гуляли и слушали "Stabat Mater" Rossini, эту чудную песнь, этот великий гимн, который так и проникает в душу. Я не знаю, много ли таких прекрасных вещей, как эта {Вставлено: "Stabat Mater" и всегда с благоговейным чувством слушает этот гимн.}.