А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года
Книжка вторая. Страница 1

КНИЖКА ВТОРАЯ {*} 

{* В расшифровке А. Г. Достоевской заглавие:

Сегодня мы встали в десять часов. Федя отправился к Тургеневу, у которого просидел часа с полтора. От него Федя пошел на рулетку, взяв с собою пять золотых; у меня осталось дома 10. В это время я сходила на почту, но писем не получила; хотела еще куда-нибудь идти гулять, но было ужасно жарко, как-то душно; я отложила свою прогулку до вечера, когда сделается прохладнее. Пришла домой и стала читать "Историю" Соловьева 1, а наша девушка Marie принялась мести комнаты, для чего меня перегоняла из одной комнаты в другую. Этой Marie на лицо кажется лет восемнадцать, а мы ее спросили, и она сказала, что ей всего четырнадцать. Это такой ребенок, просто ужас: веселая, хохотунья страшная; она с нами совершенно подружилась, считает нас за своих родных, а поэтому всегда с нами очень весела. Но она удивительно тупа; она ни за что не поймет сразу, что ей скажут; да и хоть каждый день замечай одно и то же, она все-таки не станет замечать. Так, к обеду она никогда не приносит нам суповой ложки; я ей каждый раз говорю, а она всегда забывает. На все вопросы она отвечает громогласным "Ja" {Да }. очень весело и решительно, но иногда очень похоже на карканье. Я на нее сегодня очень рассердилась, хотя не показала виду, потому что она очень долго не несла нам ни чаю, ни кофею. Они здесь чай варят и говорят, что нужно непременно, чтоб чай был в горячей воде, по крайней мере, с три четверти часа, иначе он не будет вкусен. Когда я вернулась с прогулки, меня стало тошнить, и я решилась лечь в постель. Мне это время ужасно какие странные вкусы приходят на ум: то хочется сладких пирожков, грибков каких-нибудь, то мужицкого серого пирога с капустою, который у нас продается в лавочках и которого я прежде совсем не любила. То захочется свеженьких огурцов, но вообще чего-нибудь кисленького или соленого. Тут мне пришли на ум свежие огурцы и так мне захотелось, что я попросила Мари сходить купить мне огурец. Она спросила: "Какой?" Я сказала: "Не маленький, побольше". Она взяла у меня 6 Kreuzer, и немного погодя принесла мне огурец, но такой огромный, я думаю, с поларшина длиной, очень толстый, так что мне не съесть его и в три приема. Я очистила пол-огурца и сделала, как мне советовала моя мама приготовлять свежепросольные огурцы, именно, посолила и била их между двумя тарелками. Пришел Федя и с досадой сказал, что проиграл, что его все толкали и не давали спокойно ставить ставки. Он попросил меня дать ему пять золотых, причем мне рассказал, что у него уже было до 17 золотых, но он хотел все увеличивать и все спустил. Я, разумеется, сейчас же дала. Осталось у меня опять 5 золотых, но я нынче попривыкла к этим историям, и они меня не так сильно беспокоят. Когда Федя ушел, я сделалась удивительно спокойна, как будто бы это были вовсе не последние наши деньги. Он пробыл, я думаю, больше часу, в продолжение которого я лежала на диване, смотрела в стену и думала, - это сделалось нынче моим любимым занятием. Наконец, Федя пришел; он мне показался очень бледным: я подумала, что он проиграл, и стала его утешать, говорила, что проигрыш - пустяки, что ничего важного не случилось, Федя мне сказал, что он не проиграл, а немного выиграл, и показал мне свой кошелек. Какое немного: было сорок шесть новых монет, целый кошелек монет! Я была ужасно рада, потому что теперь наше существование опять хоть сколько-нибудь обеспечено. (С моими пятью это выйдет пятьдесят одна монета.) Я была очень, очень рада, что выигрыш поможет нам хоть сколько-нибудь продержаться, что не придется ходить к Тургеневу и просить у него дать нам денег 2

Я послала сейчас же за обедом. Тут мы вспомнили, что у нас нет кофею. Федя тотчас же вызвался сходить за кофеем, свечами и вином. Я всегда удивляюсь, когда Федя у нас занимается хозяйством. Ну, кто бы подумал, то есть поверила бы я, что этот серьезный человек, которого я в первый раз увидела 4-го прошлого октября, такой угрюмый человек, мог заниматься подобными пустяками, толковать с немецкими купцами о свечах и прочем? Федя отправился, а пока принесли обедать, и я расставила кушанья на столе. Я как-то нечаянно подошла к окну и не в окно, а в стекло окна увидела Федю, который нес в руках букет. Я стала дожидаться Федю, но вместо него пришел {"прошел".} какой-то мальчик лет восьми, очень маленький. Он принес целую корзинку ягод. Я взяла у него из рук, посмотрела и увидела, что тут была малина, абрикосы и персики и мой любимый крыжовник. Это внимание Феди ко мне меня чрезвычайно обрадовало, тем более, что я вовсе его не ожидала. Сам Федя зашел за вином и чрез несколько минут явился ко мне. Мари сказала мальчику сесть на стул, но этого смешной мальчуган не осмелился, а сел только на кончик стула и ужасно смешно на меня посматривал. Пришел Федя и подал мне букет; я была донельзя рада и несколько раз поцеловала Федю. Я так благодарна моему дорогому, милому Феде за его внимание ко мне: он знал, что сделает мне большое удовольствие, и сходил за букетом, а это довольно далеко от нас. Вообще я чрезвычайно ценю всякое внимание Феди ко мне; например, когда я ложусь спать, я говорю: "Прощай, Федя", и он непременно приходит ко мне проститься, и я бываю всегда несказанно, невыразимо рада и счастлива. Так и в этом случае, я была очень, очень довольна. Федя сказал мне, что здесь, в "Stadt Paris", за вином, где он уже познакомился с хозяйкой, она, увидав букет, сказала ему: "Какой великолепный букет!" Федя отвечал: "Я несу его моей жене". Все немки, бывшие в лавочке, были чрезвычайно этим довольны, то есть этим вниманием к "жене". Букет действительно, великолепный; в средине были желтые и розовые розы, кругом фиалки и гвоздики, так что был удивительно красиво составлен. Мы сели обедать. Обед наш был, как нарочно, тоже очень хорош. Вообще они за наш флорин (60 копеек или около того) кормят нас очень хорошо. Например, я расскажу, что у нас было сегодня: очень вкусный суп-овсянка (которую, надо сказать, я никогда не любила, но сегодня она мне так понравилась, что я съела две {Исправлено из пирожного. Они каждый день переменяют кушанья и, заметив, что мы постоянно у них берем, дают нам все лучше и лучше. Я велела сделать кофе, и мы чудесно пообедали. На десерт у нас были малина, крыжовник и вишни, совершенно черные. Но я так много ела вишен в Дрездене, что они мне стали противны, и я не могу съесть ни одной ягоды. Были у нас абрикосы и персики, но персики оказались не так вкусны: они жестки и желтоваты. (Вообще во всей Европе нельзя достать спелых персиков потому что их срывают незрелыми для отправления в другие страны, и персики доспевают дорогою.) Но абрикосы были удивительны, хорош был и крыжовник. Мы вздумали дать крыжовника и вишен Мари, но та сначала не понимала, что ей делать с ягодами; когда мы растолковали, что ягоды даем ей, то она была рада, как дитя, и очень благодарила. Смешная эта Мари: у ней усердия бездна, - просто из кожи лезет, чтобы сделать что-нибудь получше, но понятливости решительно нет никакой; из усердия она по три раза в день переменяет у нас в графинах чистую воду. [Вообще] у нас обед прошел очень весело. Да, разумеется: у нас было теперь 50 золотых (один золотой мы разменяли и после покупок осталось три гульдена и мелочь), значит можно было надеяться прожить, по возможности, дольше, не нуждаясь. Вообще я была сегодня гораздо спокойнее. Я просила Федю исполнить мою просьбу, то есть не ходить сегодня на рулетку: я уже заметила, что если человек выиграет, то уж ему в тот день ходить на рулетку не следует, иначе будет непременно проигрыш. Да и действительно, зачем быть таким недовольным. Но Федя просил у меня только пять золотых, чтобы попытать счастия; может быть, сегодня счастливый день, и удастся еще выиграть. Не дать денег не было возможности, и я дала и была уверена, что он непременно проиграет.

и 1/4 аршина воды; она имеет крутые берега, вымощенные и покрытые зелеными вьющимися растениями; потом пошли отлогие берега, поросшие прелестною зеленою травкою. Зашла я очень далеко, я думаю, версты две, три от дому и повернула назад, но уже по другой стороне. Одно меня сильно беспокоит в моих прогулках, - это, что мне кажется, что со мною сделается обморок; вдруг мне делается как-то нехорошо, и я боюсь упасть без чувств. Также меня всегда страшит мысль, что я запнусь за ступеньку лестницы, которых здесь так много попадается по дороге, и непременно упаду, а последствия этого могут быть очень дурные, то есть выкидыш. Этого мне никак бы не хотелось; мне кажется, что тогда я стану считать себя несчастной. К тому же, я знаю, что это страшно огорчило бы Федю, который часто вместе со мной говорит и мечтает о нашем будущем ребенке. Я проходила, я думаю, больше часу, пока не пришла в густую аллею, которая называется Promenade. Я уже хотела своротить в улицу, как вдруг увидела Федю, который сидел на скамейке и давно, как он мне говорил, дожидался меня. Он сказал мне, что его все толкали и что поэтому он все проиграл. Просил дать 5 золотых, чтобы он мог отыграть проигранное. Мы пошли домой; я, разумеется, дала, хотя опять-таки была вполне уверена, что он непременно проиграет: невозможно же рассчитывать на постоянное счастье. Действительно, я недолго просидела дома, как Федя вернулся и сказал, что и эти золотые проиграл. Федя звал меня идти гулять в вокзал; было довольно еще светло, и поэтому мне не хотелось идти в вокзал, где все ходят такие разодетые барыни. Признаться, мне не особенно приятно ходить вечно в моем черном платье, которое далеко не так хорошо среди их блестящих костюмов. Впрочем, я не очень-то забочусь о мнении дам. Несмотря на мои противоречия, Федя просил идти с ним и взять с собою 2 золотых; я опять-таки наперед знала, что это будет проиграно. Но когда Федя мне сказал, что мне, вероятно, жаль этих денег, то я, конечно, их отдала. Я вовсе не денег жалела, а знала верность приметы, что не выиграть в этот день. Когда мы пришли, было совершенно светло, но фонари были зажжены, что представляло очень некрасивый вид. Вообще я не люблю времени, когда еще светло и дневной свет борется с светом фонарей, - это неприятно видеть. Чтоб дождаться, пока стемнеет, мы вошли в залу и подошли к столу. Федя сначала начал выигрывать, но потом неосторожными ставками все проиграл, и выигранное, и принесенные два золотые. Это ужасно рассердило Федю, и он, не зная, на что сердиться, начал бранить, зачем так долго не темнеет. Мы вышли в аллею и уселись между немцами на скамейке. Федя все время утешал меня, говорил, что это ничего, что мы проиграли, как будто бы мне требовались утешения: я более его была спокойна. А я его уговаривала, чтоб он не горевал, что проигрыш в сравнении с нашими деньгами сущие пустяки. Когда окончательно было темно, мы пошли к музыке. Сегодня был не всегдашний оркестр военных музыкантов, а какой-то инструментальный оркестр, который большею частью играл пьесы, назначенные для соло корнет-а-пистона или флейты, да притом все какие-то грустные мелодии, что, по моему мнению, вовсе не соответствует музыке на водах. Здесь было надобно играть веселые польки, вальсы, а не сонаты, а если уж надо что-нибудь серьезное, то, по крайней <мере>, выбор пьес сделали бы получше, а то кому какое дело слушать соло на cornet-a-piston. Мы с Федей были окончательно недовольны музыкою, я не выдержала, и мы пошли домой. За чаем Федя мне рассказал свой визит к Тургеневу. По его словам, Тургенев ужасно как озлоблен, ужасно желчен и поминутно начинает разговор о своем новом романе. Федя же ни разу о нем не заговорил. Тургенева ужасно как бесят отзывы газет: он говорит, что его изругали в "Голосе", в "Отечественных Записках" и в других журналах. Говорил еще, что дворянство под предводительством Филиппа (? {Вопросительные знаки в скобках проставлены А. Г. Достоевской.}) Толстого хотело его выключить из дворянства русского 3, но что этого как-то не случилось. Но прибавил, что "если б они знали, какое бы этим они Доставили мне удовольствие". Федя, по обыкновению, говорил с ним несколько резко, например, советовал ему купить себе телескоп в Париже, и так как он далеко живет от России, то наводить телескоп и смотреть, что там происходит, иначе он ничего в ней не поймет, Тургенев объявил, что он, Тургенев, реалист, но Федя говорил, что это ему только так кажется. Когда Федя сказал, что он в немцах только и заметил, что тупость, да кроме того, очень часто обман, Тургенев ужасно как этим обиделся и объявил, что этим Федя его кровно оскорбил, потому что он сделался немцем, что он вовсе не русский, а немец. Федя отвечал, что он этого вовсе не знал, но что очень жалеет об этом. Федя, как он говорил, разговаривал все больше с юмором, чем еще больше сердил Тургенева, и ясно выказал ему, что роман его не имел успеха. Расстались, впрочем, они дружески, и Тургенев обещал дать книгу. Странный это человек, чем вздумал гордиться, - тем, что он сделался немцем? Мне кажется, русскому писателю не для чего бы было отказываться от своей народности, а уж признавать себя немцем - так и подавно. И что ему сделали доброго немцы, между тем как он вырос в России, она его выкормила и восхищалась его талантом. А он отказывается от нее, говорит, что если б Россия провалилась, то миру от этого не было бы ничего тяжелого. Как это дурно со стороны русского говорить таким образом! Ну, да бог с ним, хотя я знаю, что Федю разговор с Тургеневым ужасно как рассердил 4 и взволновала эта подлая привычка людей отрекаться от родного.

Я легла сегодня спать в 10 часов, потому что довольно утомилась, да и сидеть было скучно: читать нечего. Пока я молилась и приготовлялась спать, Федя сидел и, как он говорит, выжидал, скажу ли я ему по обыкновению: "Прощай, дорогой Федя", или нет, потому что подумал, что я на него рассердилась. Все это объяснилось, и мы очень дружески расстались. Федя принялся ходить, а я под его шаги уснула. У меня так нервы раздражены, и я нынче вижу все какие-то странные сны. Так и тут я видела во сне моего папу; потом видела какого-то молодого человека, и что Федя взял четыре тысячи франков и отправился с ними на рулетку; а я знала, что на дороге нападут разбойники и убьют их; мне сделалось так жалко Федю и до того сердцу больно, что я от этого проснулась. Тут мне пришло на мысль, что и нас могут обворовать кузнецы {Наша квартира находилась над кузницей  

Четверг 11 июля (29 июня)

День сегодня великолепный. Я проснулась, кажется, часов в 8, но не встала, потому что Федя до четырех часов не спал; я боялась, что наделаю шуму и разбужу его. В десять часов Федя проснулся и не захотел уже спать. Я сказала сделать чай; пришла Мари и принесла карточку Тургенева, который приехал в карете и, спросив ее, здесь ли мы живем, велел передать эту карточку. Вероятно, он не хотел зайти сам, чтоб не говорить с Федей, ну а долг вежливости нельзя было не отдать. Да и странно: кто делает визиты в десять часов утра, - разве это только по-немецки, да и то как-то странно 5 восемь золотых. У нас из 50 вчерашних осталось только тридцать золотых; но это еще очень довольно, если они не будут с тою же поспешностью выходить из нашего кармана, как те прежние. Я была вполне уверена, что Федя их проиграет, - это так и будет, - и непременно явится взять другие. Слова мои оправдались: Федя действительно проиграл; он объяснил это тем, что подле него стоял какой-то англичанин, от которого удивительно пахло острыми духами, так что не было возможности выдержать, потому-то он и проиграл. Федя просил меня дать ему еще пять золотых, я дала; осталось 25 золотых. Ну, - подумала я, - вот как начинают уходить наши денежки, пожалуй, легко может быть, что скоро останется у нас опять штук десять.

ГУЮ сторону, - это будет за кладбище, по густой каштановой аллее, которая шла под гору. Сначала было очень жарко, но потом в тенистой аллее сделалось так хорошо, что я с удовольствием гуляла. Я присела на скамейку, так как начала немного уставать. По аллее шел какой-то коротконогий толстый немец, очень смешного вида, а за ним бежала собачонка, маленький щенок. Он, вероятно, не хотел, чтобы она следовала за ним, потому что он часто оборачивался, топал на одном месте ногами, делал вид, как будто собирается бросить чем-нибудь в нее; собачонка тоже останавливалась, смотрела на него и потом, когда он начинал идти, то бежала за ним. Это продолжалось несколько раз; мне было ужасно смешно на этого добряка-немца, который с таким старанием топтался на месте и ничего не мог сделать с непослушным щенком. Я потеряла их из виду, но он, пройдя дальше, передал эту собачку каким-то мальчикам, которые потащили ее назад. Бедная собачонка хотела спрятаться под мою скамью, но они ее вытащили и понесли в город. Я прошла всю аллею до конца, потом через мостик и небольшой лесок вышла на открытую поляну, где по самой жаре пошла на гору. На горе проведена каштановая аллея, довольно тенистая, мне кажется, что она ведет к старому замку. Я повернула в город; тут в тени стояла скамейка; я подошла и села. На скамейке сидела какая-то девочка, белокурая, с черными заплаканными глазами, очень маленькая. Я спросила ее, зачем она плакала; услыша вопрос, она ужасно разрыдалась и начала мне сквозь слезы что-то говорить, но я решительно не могла ничего разобрать из ее слов. Я просила ее успокоиться, дала ей один Kreuzer, чтоб она купила себе лакомства. Ее зовут Жозефиной; она очень понятливая девочка, рассказала мне, где она живет, и очень хорошо отвечала на все мои вопросы. Пока она со мной говорила, подошел какой-то господин и начал с нею разговаривать, увещевая ее не плакать. Когда он стал утешать, она опять горько-прегорько расплакалась. Из разговора ее с господином, я узнала, что отец не пустил ее идти за пони, которого я за пять минут назад встретила на горе и которого даже несколько испугалась, потому что он сильно брыкался; незнакомец говорил, что отец ее скоро воротится, и советовал идти потихоньку наверх и там дожидаться отца, но она отвечала, что очень устала. Он ушел; я посидела и тоже ушла, а моя девочка так и осталась на скамейке Дожидаться своей лошадки.

Я пришла домой, но Феди еще не было. Я долго лежала на диване. Наконец, пришел и Федя и сказал, что немного выиграл. Он показал мне сорок монет; таким образом у меня опять вышло 65 монет, - шестьдесят в чемодане и пять у него. Но Федя был очень раздосадован: ему ужасно везло, и он выиграл тридцать или сорок золотых и еще пятнадцать, которые он и поставил на двенадцать последних и проиграл. Вот эти-то пятнадцать золотых его и сердили, - так ему было досадно, что он их пропустил. Потом Федя вызвался сходить за вином и за персиками. Пока он ходил, Мари сходила за обедом, который нам прислали еще лучше вчерашнего и одним кушаньем больше, - просто удивляют нас своим вниманием, Федя воротился и опять принес букет, немного меньший, но тоже великолепный. Решительно Федя меня балует. Он также купил крыжовнику, вишен, персиков и абрикосов. Мы принялись есть. После обеда я положила эти 60 золотых в кушак, а он взял себе 5 монет и сказал, что идет на рулетку не для игры, а просто желая как бы побаловаться, даже без всякой страсти, и что если проиграет эти 4 золотых (потому что пятую монету он истратил на покупки), то их не будет жаль. Федя ушел, а я отправилась отдавать платки метить; возьмут по 9 крейцеров за букву, и они будут готовы не ранее недели. Потом я сходила на почту, но тоже ненадолго, потому что мне показалось, что в нашей квартире дым, и мне вдруг представилось, что у нас может случиться пожар, и тогда уже все пропало. Писем сегодня нет. Пришла домой, пришел и Федя. Он проиграл. Это его раздосадовало, и он предложил мне пойти на рулетку и взять с собою 5 золотых. Он сказал, что, может быть, мы и не зайдем, но говорил, что хочет поскорее попробовать новую систему - именно ставить на zero, так что, может быть, можно и много выиграть. Делать было нечего, - взяли пять золотых и пошли гулять, но музыкантов, которые сегодня начали играть ранее обыкновенного, уже не было, - вероятно, они куда-нибудь ушли, в театр, что ли, - ведь мы здесь вовсе не au courant {В курсе } с тем, что здесь делается. Пришли в залу; я предложила Феде, так как у меня не счастливая рука, не стоять около него, а сесть где-нибудь в стороне; я так и сделала, села в сторонке, но от этого нисколько не умножилось счастье. Федя ставил на zero, оно вышло два раза, а он все-таки проигрался. Это его ужасно как раздосадовало, и он вышел очень сумрачный из залы. Когда мы шли по аллее, то Федя начал говорить, что было бы очень хорошо теперь сходить домой; я останусь дома, а он отправится на рулетку и начнет играть, взяв еще 5 золотых; может, что-нибудь и выйдет. Я сперва начала ему возражать, сказав, что ведь он сегодня выиграл, так и довольно нам, но это не помогло, и я должна была согласиться. Федя просил меня не сердиться, как будто я сердилась когда на него, целовал мои руки и говорил, что, ради бога, не хочет, чтобы моя нежность к нему исчезла. Я отвечала, что моя любовь к нему никогда не изменится. Пришли домой. Я дала ему деньги, и он отправился на игру, а я осталась приготовлять чай, который у нас, надо заметить, делается ужасно как долго. Федя скоро пришел, сказав, что все проиграл.

а это ведь очень большая сумма при наших обстоятельствах. Федя весь вечер был очень скучен и раздражителен; он, видимо, потерял всякую надежду, и на него напало такое уныние, что мне было его чрезвычайно жаль. Я же была очень спокойна, потому что ведь с сегодняшним выигрышем вернулось почти все, что с нами было при нашем приезде сюда. А мой идеал - это сколотить 60 монет, да с ними прожить до отъезда. Вот это <было бы весело) все, что я желаю, и тогда я была бы очень, очень довольна и спокойна. Я пораньше отправилась спать, видела различные сны и, между прочим, то, что я прихожу на почту, и мне говорят, что мне есть письмо. Потом видела ужасно много разного вздору и проснулась довольно рано. Поздно ночью Федя приходил со мною прощаться и говорил мне чудные вещи о том, как он меня любит. 

Пятница, 12 июля (1 июля)

какую-то коляску. (Ведь угораздило же нас найти квартиру над кузницей. Вообще мы выбираем места обыкновенно ужасно шумные; так и в Дрездене, во все время, как мы там жили, на нашей улице мостили мостовую, а потому в 4 часа утра подымали такой сильный шум и гам, что спать решительно не было возможности. Что за напасть за такая!) Впрочем, я не обращаю внимания на шум в кузнице, так как уже привыкла к нему; ну, а Федя, тот примечает, потому что он реже меня бывает дома. Меня это очень огорчило, потому что я знаю, что, недоспавши, Федя делается капризным и раздражительным. Напились кофею, причем и кофе ему не понравился. Потом Федя пошел на рулетку, взяв с собою 5 золотых, а меня просил в это время сходить за конвертами и сургучом. Я сейчас же отправилась и купила большую пачку сургуча за 24 крейцера и пакеты за 12 крейцеров. Не успела я прийти домой, как воротился Федя; сказал, что проиграл, и просил дать еще 5 золотых; я ему сейчас же дала (осталось 40). Скоро он опять пришел, опять проиграл, и на этот раз просил меня дать ему 10 золотых. Мне было его жаль, и я дала, хотя осталось мало, всего 30 золотых. Я ему сказала, что пойду гулять, потому что не хочется сидеть дома, Федя ушел в вокзал, а я пошла по направлению к новому Schlossweg {Дорога в замок {нем.).}; здесь я вошла по прямой лестнице, ступеней в 220, в Новый замок, где гуляла несколько времени. Как там хорошо! Это небольшой сад, но удивительно хороший. Высокий сумрачный замок на горе, с небольшим, но красивым подъездом, под которым висит матовая лампа. Пред замком стоят высокие, темные сосны и ели, вся стена обвита плющем, таким мрачным, что придает удивительную прелесть стене. Недалеко терраса с видом на горы. Несколько дальше идет отличный сад, который находится под замком; в нем целые аллеи обвиты розами. Мне это удивительно как понравилось. Потом я пошла из Нового замка в Старый, в котором я еще ни разу не бывала. По дороге, на распутье двух дорог, стоит столб, на котором находится орел, держащий голубя. Это, вероятно, герб, означает границу какую-нибудь. Здесь находится колонна (колодезь?), вокруг которого идет скамейка. Я посидела на ней и спросила девочку, которая тут бежала (вязала?), где дорога к Старому замку. Она мне указала и тотчас же попросила подарить ей сколько-нибудь. Это попрошайничество ужасно развито здесь везде; просто поминутно попадаются просящие подарить им что-нибудь. Я дала ей 1 Кг. Тут ко мне подошел какой-то мальчик, предложивший мне нанять осла, чтобы прогуляться. Запросил за один час 42 Кг., за 2 часа по 30 Кг. Я сказала, что в другой раз воспользуюсь этим, прошла несколько далее, села на скамейку и, отдохнув немножко, отправилась домой, потому что было уже 4 часа, и Федя, вероятно, дожидается меня обедать. Но Феди дома еще не было, а когда пришел, то сказал, что проиграл все, и взял еще 10 монет (осталось 20). Мы пообедали, но сегодня дали нам обед прескверный, как никогда, как будто знали, что мы в неудаче, так что мы остались голодные, и Федя дал денег, чтобы купить еще порцию телятины и котлет. За обедом Федя был удивительно нежен и добр ко мне. Потом пошел на рулетку и выиграл 30 золотых, так что у нас опять оказалось 50, но пять он оставил себе и вечером их проиграл в то время, когда я ходила на почту за письмами. Получила письмо от Стоюниной, адресованное на Дрезден, из которого оно и переслано. Она много говорит в письме о своей девочке, которую, видимо, очень любит. Я этому очень рада и письмо прочитала с удовольствием. Вечером мы пошли на рулетку и проиграли эти 5; сначала Федя взял 4, а 5 дал мне, сказав, чтобы я ни за что не отдавала ему их, а когда проиграл все 4, то обратился ко мне, чтоб я дала, иначе ему придется идти домой за деньгами. Ну, я, конечно, дала, а он и проиграл. Когда мы воротились домой, то Федя начал говорить, что надо бы нам что-нибудь сладенького, и вызвался сходить разменять деньги и купить чего-нибудь, для того, чтобы иметь деньги завтра отдать хозяйке. Он отправился и пришел, принеся свечи, лимоны (так как он знал, что меня сегодня тошнит и поэтому хотел устроить лимонад), апельсинов 4 штуки по 9 Кг. за штуку, сыру и даже, что меня очень удивило, купил мелкого толченого сахару. Такая заботливость просто поразила меня, - решительно я у него живу "как у Христа за пазухой". Меня даже смех берет, когда я вижу, что он отправляется за покупками и приходит, нагруженный свечами или сыром. Он очень любит хлопотать, заваривать чай и даже, как видно, делает это с удовольствием. Он очень, очень милый человек, мой муж, такой милый и простой, и как я счастлива. Мы весело напились чаю, поели сыру, апельсинов и устроили лимонад, очень вкусный. Пред сном были опять нежные, добрые разговоры. Я заснула очень покойная, потому что иметь хоть эти 44 золотых в кармане очень приятно, хотя бы это было и не надолго - гораздо лучше, чем иметь всего 2 золотых и не знать, как прожить остальное время. 

прибираться и пошла на почту отнести письмо Каткову 6, которое Федя, наконец, написал, он отправился на рулетку, но скоро вернулся, проиграв взятые 5 золотых. Я дала ему еще 8; одним словом осталось 30. Он очень долго не приходил. Я все это время читала <...> и даже принималась шить, но мне было удивительно как грустно. Я даже не могла понять этого ощущения: мне до всего все равно, как будто не мое дело, что бы там ни случилось. Меня ничего не радует, моя веселость пропала бог знает куда. Мне никуда не хочется, я бы даже не особенно обрадовалась, если б мы выиграли бог знает какую сумму: так мне было до всего все равно. Мне не хочется ничего делать, ни шить, ни писать, ни читать (правда, читать решительно нечего); Федя советует мне ходить в читальню, которая находится при вокзале; говорит, что туда ходят читать женщины. Я, разумеется, думаю туда сходить, но меня как-то все ничего не радует. Мне кажется, приезжай хоть мама, - человек, которого после Феди я люблю больше всего на свете, - и приезд ее меня не слишком бы обрадовал. Я бы, кажется, все лежала на постели с закрытыми ставнями и ничего не думая (?). Эта такая апатия, от которой я решительно не знаю, как мне избавиться. Даже ехать отсюда мне решительно не хочется; даже тяжело подумать, что надо будет опять укладываться, опять ехать, а на дороге меня опять будет тошнить, - лучше даже и не думать о дороге. Наконец, пришел Федя; сначала сказал, что плохо, а затем показал мне полный кошелек. В нем было 61 монета, что с нашими 30 составит <91> монету золотых. В числе их Феде попалась одна монета в 40 франков, которую ему еще ни разу не давали. Эту монету, как обыкновенно, он хотел отложить, но потом подарил мне, так что я теперь владелица золотой монеты в 40 франков. Но, к досаде, я не могу ее никуда употребить, потому что все-таки на нее буду рассчитывать в случае нужды; а то я бы непременно купила себе брошь или что-нибудь хорошее. Федя рассказывает, что ему удивительно как везло, так что все удивлялись его счастию: куда ни поставит - все выигрывает. За ним обыкновенно становится какой-то англичанин и ставит туда, куда ставит Федя; а Федя замечал, что когда он поставит и посмотрит при этом на англичанина, то непременно выиграет: такое уже счастливое лицо у этого человека; он говорит, что такое доброе и милое, что непременно приносит с собою выигрыш. Они не понимают друг друга, потому что Федя не говорит по-английски, а тот, вероятно, не говорит по-французски, но при ставках всегда как-то разговаривают мимикой, что бывает (я представляю себе) очень смешно. Федю там уже знают, и до такой степени, что официанты обыкновенно подставляют ему кресло. Ему бы следовало дать что-нибудь официантам, которые так услужливы к нему, но он, кажется, ничего еще им не давал. А одна какая-то дама вот уже два раза, как заметил Федя, уступает ему свое место. Пока я складывала монеты в кушак, Федя отправился за сластями. Немного погодя явилась женщина, которая принесла целую корзинку абрикосов, вишен, крыжовника (Федя знает, что я люблю крыжовник), слив и рейнклодов, - так называется плод в честь Reine Claude, какой-то королевы. Женщина почтительно спросила у меня корзину, а когда я сказала, что у нас еще одна корзина остается, то мне ответила, что эту корзину возьмет тогда, когда господин придет еще раз за фруктами. На рынке его уже знают; там стоят три торговки, и Федя непременно купит у каждой из них что-нибудь; у одной фрукты, у другой букет, у третьей ягоды. Женщина ушла, и через минуту пришел Федя и принес новый букет. Сегодняшний букет был удивительно как хорош: посредине белые и пунсовые розы и окружены Fleur d'orang'ем, что представляло очень хороший вид и давало прелестный запах. (Какие здесь торговки обманщицы, например, они всегда запросят за букет один флорин (60 Kr.); Федя всегда предложит им 30 Kr. <<30 коп.>> и они уступают. Они говорят, что уступка оттого, что Федя постоянно у них берет; но разве ради знакомства можно уступать 30 Kr. (30 коп.); это уже слишком много; а все-таки это скверная привычка - запрашивать.) Я была очень рада букету, а особенно внимательности мужа ко мне. Федя зашел за вином и опять показал букет. Здесь хозяйка магазина, у которой он считается знакомым, спросила его, давно ли он женат, и он отвечал, что пять месяцев. Я думаю, она удивилась, что вот уже люди живут пять месяцев вместе, а муж носит своей жене букеты; ей, может, даже смешно, а я счастлива. Но вино я купила прежде него, так что это останется до завтра. Мы очень весело пообедали, и обед оказался гораздо лучшим; принесли даже рыбу, чего еще ни разу не приносили нам. После обеда Федя пошел поиграть, взяв с собою 8 штук (80 у меня в кушаке, 2 у меня и 1 истратили). Перед уходом мы дали нашей Мари один флорин, и она была этому очень рада; я думаю, что у ней никогда не бывает денег, и это ей сильно поможет. Я отправилась погулять и хотела дойти до Lichtenthaler Allee и для этого отправилась по Lichtenthalerstrasse. Шла очень далеко и много, наконец, вышла к той самой аллее, по которой мы недавно ходили по направлению к началу речки, но тогда мы не знали, как эта аллея называется. Я решилась пройти до конца аллеи, шла очень долго, пока, наконец, не дошла до католического мужского монастыря. Я вошла во двор, прогулялась немного и потом повернула домой. Идти мне было ужасно как много, я шла быстро; сначала это было для меня ничего, но потом сделались сильные боли в нижней части живота, так что я даже испугалась, чтобы чего не случилось. Федя меня дожидался в аллее, как говорит, уже давно; деньги он проиграл, а все оттого, что сзади его стоял какой-то богатый поляк с полячком, по-видимому, как это всегда водится; полячок ставил очень немного талерами, но говорил на целые золотые; как, например: он прибавлял, что непременно выйдет на средние, а если не на средние, то на первые, а если не на первые, то на последние; понятно, что что-нибудь да следует выйти. Это так рассердило Федю, что он небрежно ставил ставки и проиграл. Мы пошли домой, и Федя сначала меня побранил, зачем я так долго, но потом, когда узнал, что у меня болит немного живот, очень испугался и выбранил, зачем я скоро шла, что он мог преспокойно подождать еще много времени, а спешить было не для чего. Потом он предложил мне пройтись к музыке и предложил взять 5 золотых; делать было нечего, 5 золотых взяты, хотя я была вполне уверена, что они будут проиграны, потому что ими нельзя выиграть (?). (Насчет нас существуют многие приметы: куда мы ни приезжаем, непременно переменяется погода и из постоянной хорошей погоды делается удивительно непостоянная и дурная. Это было замечено: <1)> в Москве, в Берлине, в Дрездене и, наконец, по приезде сюда. 2) Когда мы подходили к музыке, музыка непременно прекращается, - это тоже замечено во многих случаях.) Я забыла сказать, что сегодня, когда Федя много выиграл, его встречает Гончаров {Знаменитый писатель (Примеч. А. Г. Достоевской)."passe" и сколько на него берут. Ну разве можно поверить человеку, которого видели по два и более часов на рулетке, что он не знает игры; ну, а нужно показать, что, дескать, "этим мы не занимаемся, а предоставляем другим разживаться таким способом" 6 это Тургеневу, а Тургеневу Федя должен или 50, или 100 талеров, поэтому как бы я была рада, если б удалось отдать Тургеневу здесь же, не уезжая, потому что иначе каким образом Федя успеет отдать эти деньги, когда мы приедем в Россию.

Мы пошли на музыку, но сегодня она была из рук вон плохая. Зашли на рулетку, и по обыкновению проиграли, после чего Федя сделался удивительно мрачен; меня это ужасно как досадует, что теряется от этого весь вечер. Вышли из вокзала и стали гулять. Федя тут показал мне своего счастливого англичанина; он мне показался удивительно <...> человеком, каким-то как будто забубённым гулякой, шляпа набекрень, но смешное лицо. Мы долго гуляли; сегодня очень много разных мастеровых, приказчиков, которые преважно разваливаются на стульях и, вероятно, в это время воображают себя гораздо лучше всех в Бадене. Под конец стали играть такую скверность с прибавлением еще чуть ли не кастаньет или вроде осыпки орехов, так что мы не выдержали и ушли. (Я в теперешнем настроении духа с удовольствием согласилась бы не ходить на музыку. Право, это было бы лучше, а то где пустое гулянье, тут разряженные барыни, - просто мне надоедают. У меня ведь тоже есть самолюбие, - не хочется быть одетой хуже какой-нибудь барыни, которая и вся-то, может быть, меня не стоит, а тут приезжает разряженная, а я ходи в старом черном платье, в котором мне ужасно как жарко и которое, вдобавок, нехорошо. Но что же делать, если так надо.) Пришли домой и стали пить чай, но мне сделалось ужасно как тошно. Я легла на постель, а Федя много раз подходил ко мне и утешал меня, называя меня страдалицей; жалел, что я все страдаю, говорил, что ему меня ужасно как жалко и прочие милые вещи. Говорил с восторгом о будущем ребенке. Его участие для меня очень, очень утешительно. Потом тошнота дошла до рвоты и меня довольно много вырвало. Федя вошел в ту комнату, где я была; я просила, чтоб он не входил, потому что меня рвет и ему будет неприятно, но он отвечал, что ему вовсе не противно, тем более, что он знает причину, отчего это происходит. Легла я часов в 12 и чувствовала себя очень нездоровою: тошнота - просто ужас и боль в нижней части желудка. Придя прощаться, Федя говорил мне, что если б нам удалось сколотить немного денег, то ехать бы сначала по Рейну, а оттуда бы в Париж, где пожить бы дней этак с 8, а оттуда бы в Женеву. Вот было бы очень хорошо. Ах, если б это исполнилось, но я не надеюсь на такое счастье.