А. С. СУВОРИН
Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912), журналист, издатель реакционной газеты "Новое время", прошел, по словам В. И. Ленина, путь от либерализма и даже демократизма (в 60-х гг.) к бесстыдному восхвалению (с конца 70-начала 80-х гг.) буржуазии, к пресмыкательству "перед всяким поворотом политики власть имущих" (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 22, М. 1961, стр. 43). Но, пресмыкаясь перед правителями царской России, Суворин в то же время весьма трезво оценивал их сущность. Умный и хитрый, хорошо знающий закулисную сторону различных событий, он в своем "Дневнике", отнюдь не предназначенном для печати, как бы "отводил душу", рисуя довольно верную и яркую картину гнилости и разложения буржуазно-самодержавной России конца XIX - начала XX века.
Страницы о Достоевском из "Дневника" никогда Сувориным не публиковались, хотя о Достоевском он писал многократно. Они противоречили той официальной легенде о верноподданном писателе в создании которой принимал участие и Суворин. Они показывали, что отношение Достоевского к революционерам, к террористической деятельности народовольцев было сложным и противоречивым. Писатель осуждал их, но он в значительной степени понимал "естественность" их протеста, закономерность их пути для многих лучших людей - "правдоискателей", ненормальность окружающей действительности и справедливость возмездия за страдания "униженных и оскорбленных". О противоречивости отношения Достоевского к народовольцам свидетельствуют и его отклики на дело Веры Засулич (см. Г. К. Градовский, Итоги, Киев, 1908, стр. 16-18; С. Ф. Либрович, На книжном посту, Пгр. -М. 1916, стр. 40-43).
ИЗ "ДНЕВНИКА"
В день покушения Млодецкого {1} на Лорис-Меликова я сидел у Ф. М. Достоевского.
Он занимал бедную квартирку. Я застал его за круглым столиком его гостиной набивающим папиросы. Лицо его походило на лицо человека, только что вышедшего из бани, с полка, где он парился. Оно как будто носило на себе печать пота. Я, вероятно, не мог скрыть своего удивления, потому что он, взглянув на меня и поздоровавшись, сказал:
- А у меня только что прошел припадок. Я рад, очень рад.
И он продолжал набивать папиросы.
О покушении ни он, ни я еще не знали. Но разговор скоро перешел на политические преступления вообще и на взрыв в Зимнем дворце {2} в особенности. Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.
поспешно подходит к нему другой человек и говорит: "Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину". Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?
- Нет, не пошел бы...
- И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это - преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до вашего прихода, набивая папиросы. Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумал причины, которые мне не позволяли бы это сделать. Эти причины прямо ничтожные. Просто - боязнь прослыть доносчиком. Я представлял себе, как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут расспрашивать, делать очные ставки, пожалуй, предложат награду, а то заподозрят в сообщничестве. Напечатают: Достоевский указал на преступников. Разве это мое дело? Это дело полиции. Она на это назначена, она за это деньги получает. Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас все ненормально, оттого все это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и скверного и для общества и для правительства, а этого нельзя. У нас о самом важном нельзя говорить.
Он долго говорил на эту тему и говорил одушевленно. Тут же он сказал, что напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и в этих поисках, естественно, стал бы революционером... {3}
Примечания:
1 Стр. 328. 20 февраля 1880 года И. О. Млодецкий стрелял в М. Т. Лорис-Меликова, только что назначенного, после взрыва в Зимнем дворце, главным начальником вновь учрежденной Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия и наделенного чрезвычайными полномочиями. 21 февраля военный суд приговорил Млодецкого К смертной казни, 22-го он был казнен. Известно, что Достоевский присутствовал на казни Млодецкого ("Русское прошлое", 1923, N 3, стр. 103).
3 Стр. 329. Достоевский думал написать еще один роман о Карамазовых, изобразить Алешу на рубеже 70-80-х годов.