Ф. М. Достоевский - А. Г. Достоевской. 15 июня 18 75

126. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ 

<В Старую Руссу.>

Милый мой голубчик Аня, письмо пошлю завтра, в понедельник, пишу же его теперь в воскресение, с вечера, для того что по утрам теперь намерен работать, а писание писем уже, конечно, очень бы отвлекало меня от работы; и так всегда теперь будет. -- Письмо твое от понедельника (9-го) получил вчера в [пятницу! субботу; каждый раз, получая твое письмо, радуюсь хоть тому, что с вами ничего не случилось худого, нона другой же день, каждый раз, опять начинаю сомневаться и опасаться за вас. Скоро ли кончится моя здешняя мука -- не знаю. Но вряд ли больше 2 1/2 недель здесь проживу, много трех. Лечение мне, кажется, идет на пользу, но бог знает, особенно при такой погоде; впрочем, вчера и сегодня по крайней мере дождь нейдет, хотя барометр упорно продолжает стоять на Regen und Wind. {дождь и ветер } Про работу мою думаю так, что пропало дело: начал писать, но чтоб я поспел к 25 июля доставить в редакцию,⁴⁸¹ то этого, видимо, быть не может. А не поспею доставить, тогда Некрасов рассердится и денег не даст в самое нужное время; да и роману плохо. Здесь же, в таком уединении и такой тоске, чувствую, что не напишется хорошо; кроме того, -- каждый день жду припадка. Голубчик мой милый, Аня, мне тебя не достает, вот что. При тебе все пошло бы лучше во всех отношениях. Если б не было ежечасной, тяжелой думы об этой работе, может быть, мне было бы легче. Особенно тоска подступает ко мне всегда к вечеру; по утрам же легче; вот почему и выбрал утреннее время для работы.

Спасибо тебе за подробности о детях, они меня здесь ужасно оживляют. Непременно заведи такую книжечку и слова их записывай. Спасибо тебе тоже за то, что отгоняешь от себя дурные мысли и мечты насчет своего положения, как ты пишешь; только правда ли? Если ты и впрямь стала умнее и отгоняешь опасные фантазии, то зато я здесь об тебе думаю и опасаюсь за тебя день и ночь, и все потому, что мы в разлуке. Кроме того мечтаю о тебе и цалую тебя день и ночь беспрерывно... Я стараюсь много ходить и утомлять себя, сплю даже мало, почти менее семи часов. Да как ходить здесь, когда вот только теперь, сегодня чуть-чуть просохло. Развлечений же здесь никаких, да и не пошел бы я никуда и без того, если б и были. Все кажется, что я время теряю, а в результате хоть и дома сижу, ничего не работается: едва лишь начал первую страницу, да и тем недоволен. -- Пуцыкович прислал мне 2 No Гражд<анина> разом. Ну уж до чего дописался князь Мещерский в своем "Лорде-апостоле", так это ужас.⁴⁸² А Порецкий уже окончательно с ума сошел на Толстом.⁴⁸³ "Regatta", т<о> е<сть> попросту призовая гонка на здешней речонке лодок, на пари франкфуртцев с Кёльном. Избрали же нашу речонку, потому что здесь император, так чтоб потешить его и проехать мимо него. При этом, разумеется, нескладные немецкие хоры, похожие на рев, музыка, а пуще всего то, что дело происходило в проливной дождь, но буквально вся публика высыпала к перилам набережной и так простояла более 272 часов под сильнейшим дождем. Император же смотрел из окна воксала. Публика здесь прескучная, всего больше немцев. Наших русских довольно, мужчины еще туда-сюда, но дамы русские ужасны. Пищат, визжат, смеются, наглы и трусихи вместе. По смеху уже слышно, что она смеется не для себя, а для того, чтоб обратили на нее внимание. Немки не таковы: та и захохочет, и закричит, и кавалера по плечу ударит чуть не кулаком, но видно, что она смеется для себя и не думает, что на нее глядят. И как бы наши русские, особенно grand mond'a, где-нибудь на Елагином острове осмеяли ее за манеры, да жаль, нельзя. Одна при мне закричала, подзывая кавалера: pst, pst, а как он подошел, шлепнула его по плечу. И вдруг слышу подле русские дамские голоса: "Это что еще, кто такая? что за манеры", и один русский вдруг отвечает им: это княгиня Tourn et Taxis (т<о> е<сть> считается владетельным домом). Но наплевать на наших русских холопов. Газеты тоже русские я не могу читать: ни на одну минуту не свободны, все читают русские. Один русский молодой человек держит в салоне "Голос" по целым дням, не вставая с места. Ждешь, ждешь и уйдешь.

Впрочем мне нечего, решительно нечего здесь описывать. Вот не знаю только, когда мне уведомить тебя, чтобы ты перестала писать, чтобы не посылать писем даром, когда уже я уеду отсюдова. Впрочем, лучше не уведомлять: пиши до последнего раза. Уведомь меня, не забудь, насчет твоего решения о квартире; непременно ли я должен ее сыскать теперь, проездом по возвращении, или уже потом, когда мы воротимся и станем хоть в гостинице. -- Но до этого еще далеко, предстоят еще недели три муки и -- работа, работа, ужас! Эта поездка в Эмс была ужасна во всех отношениях, и хоть бы я здоровье-то отсюдова вывез.

Все боюсь, что ты получишь какие-нибудь дурные вести об Ив<ане> Григорьевиче и затревожишься. Ну до свидания, ангел мой бесценный, будь здорова (и не снись мне по ночам, сделай одолжение). Обо мне не беспокойся, как-нибудь перемелется. Детишкам обо мне напоминай. Помнят ли они меня в лицо? Спроси, пожалуйста, Федю, какой я собою. Бедные, в середине лета принуждены будут в Петербург воротиться.

Благословляю вас всех, люблю, цалую и жду с бесконечным нетерпением, когда брошу проклятый Эмс и ворочусь к вам. Люблю вас всех четверых. До свидания, обнимаю тебя. Поклон кому следует

⁴⁸⁴ в редакцию Московских Ведомостей. Письмо же напиши так:

В редакцию газеты "Московские Ведомости".

Покорнейше просят принять прилагаемые три рубля на моршанских погорельцев от Ф. Л. и неизвестного. 

т<о> е<сть> от Феди, Любы и неизвестного, Но лучше написать буквами: от Ф. Л. и неизвестного, чтоб не догадались, пожалуй, что неизвестный есть будущий.

Подписка же на моршанских погорельцев открыта по разным ведомствам и в редакциях всех почти газет.

⁴⁸¹ Рукопись третьей части романа "Подросток" была доставлена в редакцию "Отечественных записок" в конце августа 1875 г. и начала печататься с сентябрьской книги журнала за 1875 г.