4. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
Hombourg. Пятница 17 мая <1867.>
11 1/2 часов утра.
<В Дрезден.>
Здравствуй, милый мой ангел.
Обнимаю тебя и цалую крепко-крепко. Всю дорогу думал о тебе.
Я только что приехал.27 Теперь половина двенадцатого. Немного устал и сажусь писать. Мне подали чаю и воды умываться. В промежутке напишу тебе несколько строк. В Лейпциге мне пришлось дожидаться с 1/2 6-го до 11 ночи, но уж таков Schnell-Zug. {скорый поезд (нем.).} Сидел в воксале, закусил и выпил кофею. Все ходил по зале огромной и залитой волнами дыма, пропитанного пивом. Разболелась голова и расстроились нервы. Все думал о тебе и воображал: зачем я мою Аню покинул. Всю тебя вспомнил, до последней складочки твоей души и твоего сердца, за все это время, с октября месяца начиная и понял, что такого цельного, ясного, тихого, кроткого, прекрасного, невинного и в меня верующего ангела как ты, -- я и не стою. Как мог я бросить тебя? Зачем я еду? Куда я еду? Мне бог тебя вручил, чтоб ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтоб богато и роскошно взросло и расцвело; дал мне тебя, чтоб я свои грехи огромные тобою искупил, представив тебя богу развитой, направленной, сохраненной, спасенной от всего, что низко и дух мертвит; а я (хоть эта мысль беспрерывно и прежде мне втихомолку про себя приходила, особенно когда я молился) -- а я такими бесхарактерными, сбитыми с толку вещами, как эта глупая теперешняя поездка моя сюда, -- самоё тебя могу сбить с толку. Ужас как грустно стало мне вчера. Так бы, кажется, и обнял тебя, кабы ты со мной была, а назад не воротился, хоть и мелькала мысль. Как вспомню о всех этих Врангелях, Латкиных, Рейслерах28 и о многом прочем, еще их поважнее, так и собьюсь совсем и спутаюсь. Глупость, глупость я делаю, а главное, скверность и слабость, но тут есть крошечный шанс и... но черт с этим, перестану!
Наконец сели и поехали. Вагон полный. Немцы преучтивые, хотя ужасно зверские снаружи. Представь себе: ночь была до того холодна, как у нас в октябре, в ненастье. Стекла отпотели, -- а я-то в своем легоньком пальто и в летних панталонах. Продрог ужасно; удалось часа три заснуть -- от холоду проснулся. В три часа закоченелый выпил в подвернувшемся воксале чашку кофею и обогрелся минут десять. Затем опять в вагон. К утру сделалось теплее гораздо. Места здесь есть прекрасные, но все сумрачно, облачно, сыро и холодно, холоднее чем в Дрездене. Ждут, что разгуляется. В Франкфурте и двух минут не был, боясь упустить отправляющийся вагон сюда -- и вот я здесь, в Hotel Victoria. Комната пять франков в день -- и видимо разбойники. Но пробуду дня два и уж самое большее -- три. Иначе невозможно -- даже если б успел.
А зачем ты заплакала, Аня, милочка, меня провожая? Пиши мне, голубчик, сюда. Пиши (одно слово зачеркнуто)
Аня, ясный свет мой, солнце мое, люблю тебя! Вот в разлуке-то все почувствуешь и перечувствуешь и сам узнаешь, как сильно любишь. Нет, уж мы с тобой начинаем сростаться.
Успокой же меня, авось завтра найду твое письмо, ты мое тоже, может, завтра получишь.
Не получив [следующего] второго от меня письма, не пиши!
Прощай, радость, прощай, свет мой. Немного нервы расстроены, но здоров и не так чтобы очень устал. А что-то ты?
Любящий тебя Достоевский.
Примечания:
Датировка этого письма и следующих 4 писем произведена А. Г. Достоевской.
27 А. Г. Достоевская сделала здесь примеч.: "Через два месяца после свадьбы, 14 апреля 1867 года, мы выехали за границу и на месяц поселились в Дрездене. Отсюда Ф<едор> М<ихайлович> поехал в Гомбург, где в то время была рулетка. Я же осталась в Дрездене на попечении квартирной хозяйки" 313).
28 В 1854 г. в Семипалатинск, где находился в это время на солдатской службе Ф. М. Достоевский, был назначен прокурором юрист и дипломат Александр Егорович Врангель (1838--?). С этого времени и начались дружеские отношения Достоевского с Врангелем. В письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г. Достоевский писал: "Александр Егорович, барон Врангель, человек очень молодой, с прекрасными качествами души и сердца, приехавший в Сибирь прямо из Лицея с великодушной мечтой узнать край, быть полезным и т. д. Он служил в Семипалатинске; мы с ним оошлись, и я полюбил его очень <...> Чрезвычайно много доброты, никаких особенных убеждений, благородное сердце, есть ум, -- но сердце слабое, нежное, хотя наружность с первого взгляда имеет некоторый вид недоступности <...> Добра он мне сделал множество <...> Но я его люблю и не за одно добро, мне сделанное" (Письма, I, 164--165). Врангель много помогал Доетоевскому материально и после ссылки, в 60-е годы, хотя прежние дружеские отношения больше не возобновлялись. Сказалась разница интересов. Кроме того, Достоевского очень тяготил неуплаченный долг А. Е. Врангелю, "несноснейший и мучительный <...> долг чести, без векселя", как писал Достоевский в письме к С. А. Ивановой (Хмыровой) от 8/20 марта 1869 г. (Письма, I, 436), Врангель настойчиво требовал вернуть деньги. Именно поэтому Достоевский и упоминает своего семипалатинского друга в одном ряду с обыкновенными заимодавцами. Перу Врангеля принадлежит книга "Воспоминания о Достоевском в Сибири в 1854--1856" (СПб., 1912). Подробнее о Врангеле см.: Geschichte der Familie von Wrangel vom Jahre zwolfhundertfunfzig bis die Gegenwart. T. I. Berlin und Dresden, 1887, S. 381--387.