Федор Достоевский: Ф. М. Достоевский - А. Г. Достоевской. 18 мая 1867

Здравствуй, ангел мой Аня, вот тебе еще несколько строк, -- ежедневных известий. Каждое утро буду тебе писать покамест; и это мне в потребность, потому что думаю о тебе-ежеминутно. Всю ночь снилась ты мне и еще, представь себе, Маша, моя племянница, сестра Феди. Мы с ней во сне помирились, и я очень был доволен.²⁹ Но к делу.

День вчера был холодный и даже дождливый; весь день я был слаб и расстроен нервами до того, что едва держался на ногах. Хорошо еще, что в вагоне успел кое-как заснуть часа два. Целый день вчера спать хотелось. А тут игра, от которой оторваться не мог; можешь представить, в каком я был возбуждении. Представь же себе: начал играть еще утром и к обеду проиграл 16 империалов. Оставалось только 12 да несколько талеров. Пошел после обеда с тем, чтоб быть благоразумнее донельзя и, слава богу, отыграл все 16 проигранных да сверх того выиграл 100 гульденов. А мог бы выиграть 300, потому что уже были в руках, да рискнул и спустил. Вот мое наблюдение, Аня, окончательное: если быть благоразумным, т<о> е<сть> быть как из мрамора, холодным и нечеловечески осторожным, то непременно, безо всякого сомнения, можно выиграть сколько угодно. Но играть надо много времени, много дней, довольствуясь малым, если не везет, и не бросаясь насильно на шанс. Есть тут один<...>: он играет уже несколько дней, с ужасным хладнокровием и расчетом, нечеловеческим (мне его показывали), и его уже начинает бояться банк: он загребает деньги и уносит каждый день по крайней мере по 1000 гульденов. -- Одним словом, постараюсь употребить нечеловеческое усилие, чтоб быть благоразумнее, но, с другой стороны, я никак не в силах оставаться здесь несколько дней. Безо всякого преувеличения, Аня: мне до того это все противно, т<о> е<сть> ужасно, что я бы сам собой убежал, а как еще вспомню о тебе, так и рвется к тебе все существо. Ах, Аня, нужна ты мне, я это почувствовал! Как вспомню твою ясную улыбку, ту теплоту радостную, которая сама в сердце вливается при тебе, то неотразимо захочется к тебе. Ты меня видишь обыкновенно, Аня, угрюмым, пасмурным и капризным: это только снаружи; таков я всегда был, надломленный и испорченный судьбой, внутри же другое, поверь, поверь!

А между тем это наживание денег даром, как здесь (не совсем даром: платишь мукой), имеет что-то раздражительное и одуряющее, а как подумаешь, для чего нужны деньги, как подумаешь о долгах и о тех, которым кроме меня надо,³⁰ то и чувствуешь, что отойти нельзя. Но воображаю же муку мою, если я проиграю и ничего не сделаю: столько пакости принять даром и уехать еще более нищему, нежели приехал. Аня, дай мне слово, что никогда никому не будешь показывать этих писем. Не хочу я, чтоб этакая мерзость положения моего пошла по языкам. "Поэт так поэт и есть".

Вчера, к ночи, велел затопить камин, который дымил, и я угорел. Ночь спал, как убитый, хотя и болела голова. Сегодня же совершенно здоров. Солнце светит и день великолепный.

Если не получишь почему-нибудь в какой-нибудь день от меня письма -- не беспокойся. Через день получишь. Но полагаю, что этого не случится.

²⁹ О причине ссоры Достоевского с дочерью своего старшего брата Марией Михайловной (1843--1888) рассказывает Л. Ф. Достоевская: "Одну из его племянниц (именно Марию Михайловну), его любимицу, полюбил студент, довольно бесцветный молодой человек, ненавидевший Достоевского "за то, что он в лице Расколь-никова оскорбил русское студенчество". Однажды во время спора с моим отцом по политическим вопросам он выразился непочтительно. Достоевский рассердился и велел своей невестке (Эмилии Федоровне) не принимать больше этого дерзкого человека. Они сделали вид, что послушались, но влюбленный студент тайно бывал у них в доме по-прежнему. Окончив курс университета и получив место в министерстве, он спешил жениться на моей двоюродной сестре. Неблагодарная с особым удовольствием отпраздновала свадьбу тайно, не пригласив своего дядю, между тем как он работал, как негр, для того, чтобы поддержать их семью. Когда новобрачная позже встретила у своей матери моего отца, она смеялась ему в лицо и обращалась с ним, как со старым дураком. Мой отец, был глубоко огорчен этой неблагодарностью. Он любил свою племянницу Марию, как собственную дочь, ласкал и занимал ее, когда, она еще была ребенком, а позже гордился ее музыкальным талантом и ее девичьими успехами. Она была одной из лучших учениц Антона Рубинштейна" (Л. Ф. Достоевская, 42). Комментируя этот рассказ Л. Ф. Достоевской, А. С. Долинин справедливо отмечает, что "в этой истории есть, по всей вероятности, какая-то доля правды", но освещена она "грубо тенденциозно и в основе своей лжива" (Письма, "бесцветным" студентом, впоследствии крупный русский философ-идеалист Михаил Иванович Владиславлев (1840--1890), еще до женитьбы (1865) был одним из основных сотрудников журналов "Время" и "Эпоха", и братья Достоевские ценили его и относились к нему с большой симпатией (см. письма к Владиславлеву М. М. Достоевского: "Искусство", 1927, кн. 1, с. 136--141). Тенденциозность рассказа Л. Ф. Достоевской становится особенно очевидной, когда она добавляет: "Муж Марии вскоре понял, какую глупость он совершил, порвав со знаменитым писателем. Спустя шесть или семь лет, когда мои родители возвратились из-за границы, он пытался возобновить дружеские отношения и привлечь моего отца к заботам о будущности его многочисленных детей. Достоевский согласился принять свою племянницу, но своей любви он не мог ей вернуть, ибо она угасла" (Л. Ф. Достоевская, 42). Однако именно в 70-е годы отношения Достоевского и Владиславлева проникнуты взаимным глубоким уважением (см. Письма, III, 24, 47).

³⁰ "Время" и "Эпоха", Михаила Михайловича Достоевского (1820--1864). После смерти брата Достоевский взял на себя обязательство содержать его семью, а о своих обязательствах по отношению к пасынку Достоевский писал М. Н. Каткову 3/15 марта 1868 г.: "Обязанность эту я признаю, но только свободно в сердце, потому что искренне люблю его, взростив его с детства <...> Обязанности же официальной, формальной тут нет ни малейшей; она давно прекратилась, если и была" (Письма, IV, 284, 286). Запись А. Г. Достоевской и дневнике после получения этого письма свидетельствует о том, что она была не довольна денежными обязательствами, принятыми на себя Достоевским, и ее настроение сразу испортилось от "напоминания, что ему нужно выиграть для родных" "Бедный Федя, как мне его жаль, ведь навязалась же эта проклятая обуза ему на шею, мало ему своей, так нужно еще кормить разных чужих щенят" (ЛН, т. 86, 174).