Ф. М. Достоевский - А. Г. Достоевской. 26 июля 1876

155. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ 

<В Старую Руссу.>

Бесценная Анечка, спешу тебе ответить на твое письмо от 21⁵⁵⁵ верил и буду верить. Но об этом потом, приеду, наговоримся. Аня, я решил что 7-го августа (т<о> е<сть> в субботу на будущей неделе) непременно отсюда выеду, потому что в пятницу кончится ровно 4 недели моему леченью. Орт говорит, что и не надо больше. Вот только не знаю, пойдет ли впрок мне леченье. Боюсь, что мало, хотя уже теперь чувствую себя сильно укрепившимся: нервы спокойны, и даже физической силы больше, нужно вдвое пройти пешком против прежнего, чтоб почувствовать усталость. Зато здесь с самого приезда чувствую усиление хрипоты (орган), но вместе с тем ощущаю ясно и чрезвычайное расширение дыхания, т<о> е<сть> уменьшение одышки. Что-то скажет конец лечения. Гаргаризирую горло и боюсь, не простужусь ли, потому что беспрерывно осипаю. Завтра схожу к Орту. Елисеевы находят, что я очень поправился и удивлялись, когда я сказал, что мне 54 года; они дают мне 40 лет с небольшим. (Ужасно странные люди, она же пресмешная нигиляшка, хотя и из умеренных). Но во всяком случае выеду 7-го, и потому, милый ангел, на это письмо ты мне ответишь, а потом напиши 2-го августа (непременно, т<о> е<сть> напиши 1-го, а чтоб непременно пошло 2-го). Я получу его 6-го, т<о> е<сть> накануне отъезда. Ты же после этого письма, т<о> е<сть> которое отправишь 2-го, уже не пиши больше. Я же буду продолжать писать до конца и даже напишу накануне, чтоб ты успела выслать мне Андрея туда, где пристают пароходы (у Звада, что ли?). Но вот беда: хоть и решил, что выеду 7-го, но не знаю, приеду ли в Руссу 12-го, ибо, пожалуй, замешкаю день и приеду 13-го. Впрочем напишу еще накануне выезда, а если надо будет, то и из Берлина, потому что письмо из Берлина во всяком случае прибудет в Руссу раньше моего.

Пишешь о детях и опять ничего о няньке! Стало быть, все еще нет этой проклятой няньки и тебе не удастся отдохнуть! Да и не понимаю, как же живут теперь дети без няньки. Не можешь ты все за ними ходить, а они не могут подле тебя сидеть. -- Цалуй детей крепко. Ангел мой, за работой бьюсь и тоскую: нет времени работать да и только; подвигаюсь ничтожно, выходит дрянно. Вообрази, сегодня мог только писать, но ни строчки не успел переписать, Давно надо сходить в ванну и не нахожу времени. Письма писать буду маленькие. Вс. Соловьев прислал мне ответ на мое письмо⁵⁵⁶ и статью свою в Р<усском> Мире об июньском Дневнике, наполненную самыми восторженными похвалами. Статья длинная. Пишет, что отрывки из нее перепечатало "Новое Время" и отозвалось с величайшей похвалой.⁵⁵⁷ Он пишет, что июньский Дневник производит сильнейшее впечатление, и что он знает это наверно, и что слышал и слышит беспрерывно множество хвалебных отзывов. -- Ты, ангел мой, пишешь, чтоб я не беспокоился и как приеду, ты мне все перепишешь. Но, добрейшая ты моя, каково же мне-то, только что приеду, и сейчас опять тебя впрячь в работу. Это мне слишком тяжело, слишком огорчительно. Впрочем хотя медленно, а все же подвигаюсь. Главное, я надеюсь, что, приехав, буду иметь еще дней 9 или даже 10 работы и что-нибудь все же успею сделать. Хоть бы в два-то с 1/2-й листа выдать, и кабы не совсем дрянь.

До свидания, моя бесценная, моя жена и [любовница] 1 1/2 строчки). Голубчик, обещаешься [потолстеть, потолстеть], -- вот это так прелесть: и здоровья больше и всего будет больше. Ангел мой, не взыщи за слова, я тебя во сне вижу. Цалую тебя беспрерывно. Цалуй детей. Твой весь, весь до капли муж

P. S. Да любишь ли ты меня? Правда ли?

P. P. S. Не, беспокойся за меня, что я мучаю себя работой. Я не мучаю. Напротив, время от 8 до 10 вечера перед сном положил совсем не работать, чтоб свежее была голова, и тем сам у себя уменьшил часы работы. Во. всяком случае работа тем хороша, что ужасно сокращает время. А то скука, скука!

Цалую твою ножку и пяточку. (Цалую и не нацалуюсь, все воображаю это).

А ты меня ни разу во сне не видала?

⁵⁶⁵ Из дальнейшего текста видно, что речь идет о письме Анны Григорьевны от 19 июля 1876 г.