23. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
Висбаден. 29 апреля <18>71 г. Суббота.
<В Дрезден.>
Милый друг Анечка, я уже послал тебе сегодня (в 9 часов утра) мое вчерашнее, ночное, письмо, по адресу Moritz-Strasse и т. д., это же посылаю теперь в предположении, что то не дойдет или как-нибудь замедлится, и адресую на poste restante, по всегдашнему, и таким образом буду уверен, что во всяком случае завтра, в воскресение, ты получишь от меня известия.
Я тебе описал все в том письме; я проиграл твои последние тридцать рублей и прошу тебя еще раз спасти меня, в последний раз, -- выслать мне еще тридцать рублей.
Друг мой, я проснулся сегодня в 8 часов, а заснул в 4 часа ночи, спал всего четыре часа. Надо было сбегать на почту отнести мое ночное письмо. Днем еще пуще страх за тебя: господи, что с тобой будет и что я наделал.
(Телеграмму не посмел послать, чтоб тебя не испугать и рассудил, что лучше письмо на Moritz-Strasse и т. д., чтоб вернее и, может быть, скорее дошло к тебе. Все это я тебе разъяснил в вчерашнем ночном письме).
Предстоит суток трое мучений нестерпимых, нравственных, конечно. Телом я здоров, кажется. Но ты-то, ты-то здорова ли? Вот что сокрушает меня!
К священнику не пойду. Забыл тебе приписать в том письме кое-что, может быть, важное: если получишь письмо мое дома, т. е. по адресу Moritz-Strasse и т. д., и так как ты вместо письма ждала меня, то ты бы могла сказать мамаше, которая знает, разумеется, что ты меня ждала, что со мной случился припадок и что я, в припадочном состоянии, не мог уже рискнуть выехать, чтоб пробыть в вагоне 17 часов в натянутом положении и ночь без сна, и потому дня два или три остался еще отдохнуть, чтоб не повторился припадок. Вот чем объяснить мое замедление в ее глазах. Если те она узнала или догадалась, что ты понесла закладывать вещи, чтоб выслать мне, то и тут можно кое-что сказать, [например, что по обыкновению, в припадке, я испортил тюфяк и что там потребовали с меня за это талеров 15, и так как я, стыдясь заводить дело, их тотчас же заплатил, чтоб не кричали], что у меня и денег не осталось воротиться в Дрезден, и так как денег надо ждать трое суток от тебя, то эти трое суток лишняя трата и потребовалось уже не 15 Талеров выслать, а более.
Аня, все об тебе думаю и мучаюсь. Думаю и об нашем возвращении в Россию, все рассчитал, на Каткова и на Майкова деньги98 мы обернуться можем, и Катков пришлет скорее июня" (я буду писать ему и просить), но Майкову я буду писать настоятельно.100 Я рассчитал, что все можно обделать, даже запастись платьем и бельем и доехать -- все на эти средства. Ну, а в Петербурге я достану денег. В этом я убежден. И, кроме того, убежден, что не откажет мне И<ван> Гр<игорьевич> в 4 тысячах взаймы,101 и это все в первый месяц решится. Он будет жить все лето в Царском Селе. Ты представить не можешь, Аня, как я надеюсь, что мы воскреснем и отлично поправимся, к зиме же. Бог поможет, и я верую в это.
сумма значительная, кроме наших средств, т<о> е<сть> 4 или 5 тысяч. Тогда, став на ноги, можно будет идти. Так я и сделаю. И сколько ни размышляю -- невозможно, чтоб Ив<ан> Гр<игорьевич> мне отказал. Невозможно ни под каким видом.
Но главный первый шаг теперь -- переезд в Россию!102 Вот бы что осуществить прежде всего. Сегодня же сяду писать к Каткову.
Аня, не тоскуй по деньгам. Понимаю, как тяжелы тебе заклады, но скоро, скоро все кончится навсегда, и мы обновимся. Верь.
Ах, береги себя, для будущего ребенка, для Любы, для меня. Не тоскуй и не сердись, что я так пишу: я сам понимаю, каково мне говорить тебе: береги себя, когда сам тебя не берегу.
Сегодня дождь, сырость, мокрять. Так все уныло и грустно, -- но о будущем думаю с бодростию. Мысль о будущем даже обновляет меня. Если только чуть-чуть будет у меня спокойного времени и роман мой выйдет Превосходен, а стало быть, второе издание,103 в журналах кредит вперед [и примем опять поклон]; и мы на ногах.
Поскорее бы только в Россию! Конец с проклятой заграницей и с фантазиями! О, с какою ненавистью буду вспоминать об этом времени.
Прости только ты меня и не разлюби.
Твой весь Ф. Достоевский.
P. S. Я слишком понимаю, что в воскресение тебе никак почти нельзя будет достать и выслать денег. Буду ждать до вторника, но и в понедельник на авось наведаюсь на почте. На почте я по крайней мере два раза в день бываю. В среду, может, и увижусь с вами, т<о> е<сть> наверно, если бог поможет и получу не позже, чем во вторник в три часа.
Я потребовал себе счет в отеле. 18 флоринов, но зато цены варварские. Значит, ко вторнику будет флоринов тридцать или немного больше, на остальные доеду в третьем классе.
До свидания, ангел мой, до свидания, цалую тебя
Ф. Д.
98 Деньги, которые А. Майков должен был получить с издателя Ф. Т. Стелловского за выпуск им "Полного собрания сочинений" Достоевского.
99 Как свидетельствует Анна Григорьевна, деньги из редакции "Русского вестника" за роман "Бесы" были получены в последних числах июня 1871 г. (Воспоминания Достоевской, 198).
100 Достоевский написал А. Майкову 21 апреля/3 мая 1871 г. (см. II, 354--356). Достоевский сообщил об окончательном решении вернуться в Россию и просил А. Майкова ускорить получение денег со Стелловского.
101 Примечание Анны Григорьевны: "Иван Григорьевич -- мой брат, у которого Ф<едор> М<ихайлович> предполагал взять взаймы 4000 руб. Эти деньги достались Ив<ану> Гр<игорьевичу> после отца, и он давно предлагал их Ф<едору> М<ихайло-вичу>, но до совершеннолетия сам не мог их получать. Но в этом же году осенью Иван Григорьевич увез из Дрездена свою будущую жену, Ольгу Кирилловну, в Вену и тайком обвенчался с нею у Греческого митрополита. Увоз и тайное венчание стоили громадных денег, так что он мог ссудить нас лишь небольшою суммою. Чтобы рассеять опасенья матери своей будущей жены, И<ван> Гр<игорьевич> решился уехать на 2--3 мес<яца> в Россию и хотел поселиться в Царск<ом> Селе у товарища" (Письма к жене, 317).
102 В Петербург Достоевские вернулись 8 июля 1871 г. В своих "Воспоминаниях" Анна Григорьевна описала долгие колебания из-за кредиторов и материальных соображений: "Время шло, и в апреле 1871 г. исполнилось четыре года, как мы жили за границей, а надежда на возвращение в Россию у нас то появлялась, то исчезала. Наконец мы с мужем твердо положили непременно в скором времени вернуться в Петербург, какие тяжелые последствия не повлекло бы за собою наше возвращение. Но расчеты наши висели на волоске: мы ожидали новое прибавление семейства в июле или в начале августа, и если б мы не успели за месяц до ожидаемого события перебраться в Россию, то нам неизбежно пришлось бы остаться еще на целый год, до весны, так как везти новорожденного позднею осенью было бы немыслимо. Когда мы предполагали, что, пожалуй, нам еще целый год не придется увидеть России, то оба приходили в полное отчаяние: до того невыносимо становилось жить на чужбине. Федор Михайлович часто говорил, что если мы останемся за границей, то он "погиб", что он не в состоянии больше писать, что у него нет материала, что он чувствует, как перестает помнить и понимать Россию и русских, так как дрезденские русские -- наши знакомые, по его мнению, были не русские, а добровольные эмигранты, не любящие Россию и покинувшие ее навсегда" 195--196).
103 Роман "Бесы" печатался в журнале "Русский вестник" (1871, No 1, 2, 4, 7, 9, 10, 11; 1872, No 11 и 12). Вторым изданием роман вышел в Петербурге в 1873 г. в количестве 3500 экз.