Ф. М. Достоевский - А. Г. Достоевской. 9 июля 1876

143. Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ - А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ 

Эмс. Пятница 9/<21> июля <18>76.

<В Старую Руссу.>

Милая моя Анечка, вчера в половину двенадцатого прибыл благополучно в Эмс.516 смотреть картины, статуи и древности, где пробыл часа три. Выйдя из него и в продолжавшийся дождь, пошел в берлинский Aquarium, в котором платят за вход одну марку и о котором я еще и в Петербурге слышал много, и провел там часа два, рассматривая различные чуда, огромных крокодилов, змей, черепах, морских живых диковин, рыб, птиц и, наконец, настоящего живого орангутана, которого видел первый раз в жизни; затем обедал, затем хотел купить плед и не купил, отложив до обратного пути, и, наконец, поехал на железную дорогу, от скуки и чтоб не опоздать, за два часа до срока. Дорогой тоже кое-как заснул, немцы опять были вежливы, но влезли в вагон один русский с дочерью -- все, что есть казенного, пошлого, надутого из скитающихся за границею, а дочь труперда и дуботолка, они меня даже рассердили. На рассвете не доезжая до Гиссена, [случилось] видел одну картинку Шама (Scham) в натуре.517 Остановились на десять минут, перед тем долго не останавливались, и все естественно побежали в местечко pour Hommes, и вот, в самый разгар, в местечко pour Hommes, наполненное десятками двумя посетителей, вбегает -- одна прекрасно одетая дама, по всем признакам англичанка. Вероятно, ей было очень нужно, потому что она добежала почти до половины помещения, прежде чем заметила свою ошибку, то есть что вошла к Manner, вместо того чтоб войти рядом в отделение fur die Frauen. Она вдруг остановилась, как пораженная громом, с видом глубочайшего и испуганного изумления, продолжавшегося не более секунды, затем вдруг чрезвычайно громко вскрикнула, или вернее взвизгнула, вот точь-в-точь как ты взвизгиваешь иногда, когда вдруг испугаешься, затем всплеснула перед собой, размашисто и подняв их несколько над головой, свои руки, так что раздался звук от всплеска. Надобно заметить, что она увидела все, т<о> е<сть> буквально все и во всей откровенности, потому что никто ничего не успел припрятать, и напротив, все смотрели на нее в таком же остолбенении. Затем после всплеска она вдруг закрыла обеими ладонями свое [глаза] лицо и довольно медленно повернулась (все пропало, все кончено, спешить уже нечего!) и, наклоняясь всем станом вперед, неторопливо и не без величия вышла из помещения. Не знаю, пошла ли она fur die Frauen; если англичанка, то, я думаю, тут же и умерла от целомудрия. Но замечательно, что хохоту не было, немцы все мрачно промолчали, тогда как у нас наверно бы захохотали и загоготали от восторга. Остановился я здесь сперва в гостинице, день довольно холодный, 14 Реомюра, ветер и изредка дождь, а говорят, что все была хорошая погода. Сходил в ванну, затем, переодевшись, пошел на почту и на телеграф, разумеется, ничего не нашел. Но на почте, да и везде, во всем Эмсе (лавочники, трегеры, бабы, продающие фрукты, магазинщики), все меня узнают и все мне с улыбкою кланяются. Эмс показался мне до безобразия скучным. Толпа большая. Затем пошел к Орту. Он тотчас узнал меня и осмотрел всего внимательно, раздевши догола. Результат постукиванья и осмотра тот, что в верхних частях груди, справа и слева, -- улучшение (оттого и не ноет орган как прежде), но зато место под правым соском, под 5-м ребром, на которое я иногда зимой жаловался, что болит, и которое еще одиннадцать лет тому назад указал Боткин,518 предсказав, что отсюда разовьется болезнь, -- это место ухудшилось и, может быть, очень. Орт впрочем говорит, что еще не может определить, потому что я позволил себе большую надсадку, почти не выходя из вагона с понедельника до четверга, но что дня через три, когда я отдохну, он еще раз меня осмотрит. Затем, на мой усиленный вопрос сказал, что смерть еще далеко и что я еще долго проживу, но что, конечно, петербургский климат, -- надобно брать предосторожности и т. д. и т. д. Прописал мне Кренхен, сначала по два, стакана утром и по стакану вечером, с молоком, и по стакану гаргаризации горла, утром и вечером, Кессельбруненом. Ну вот и все пока про лечение. Затем пошел искать квартиру: в Люцерне все занято, но встретили меня чуть не с восторгом и рекомендовали мне разом две или три квартиры; но третьегоднищняя m-me Бах, владетельница отеля Vill d'Alger, в котором я жил третьего года, поймала меня -- на дороге, у своих ворот (она почти рядом с Люцерном) и заманила меня к себе. Я прямо ей объявил, что она очень дорога, хотя мне у ней было очень покойно, но она, поторговавшись, спустила охотно все цены, так что за комнату с спальней, прекрасно меблированную, и которая третьего года ходила (я помню это) за 14 талеров в неделю, взяла теперь с меня всего десять. Равномерно спустила с завтрака, с чая и с ужина, и даже обед мне будут приносить на дом лишь за 1 1/2 марки, вместо 2-х, как третьего года. Сторговавшись, я тотчас и переехал. Моя комната рядом с той комнатой (точно такой же, как моя), в которой я прожил третьего года. Но переехав, я тотчас наткнулся на неприятность: эту комнату рядом (мою третьегодняшнюю) и отделенную от теперешней моей лишь запертою дверью, заняли две только что приехавшие дамы, мать и дочь, кажется, из Греции, говорят по-гречески и по-французски, но можешь себе представить -- они говорят без умолку, особенно мать, но не то что говорят, а кричат буквально, и главное без умолку, ни одной секунды перерыва. В жизнь мою я не встречал такой неутомимой болтливости, и однако мне надо будет работать, читать, писать, -- как это делать при такой беспрерывной болтовне? и потому очень бы желал перебраться в верхний этаж, который дешевле и без балкона, и хуже, но в котором тихо. Но m-me Бах говорит, что ту квартиру уже обещала и что не знает, как решить. Хорошо, кабы она решилась. Во всяком случае, мой адрес: Bad-Ems, Allemagne, a Mr. Th. Dost-y poste restante, а в экстренных случаях (телеграммы, например) Allemagne, Bad-Ems, hotel Ville d'Alger.

Я прожил вчера вечером очень тяжелые минуты. Мне ужасно всегда оставаться одному. Пока в дороге -- еще не было так больно, а теперь как уже живу без вас, один, -- очень тяжело. Думаю, что ты уже у детей. Как-то ты, бедная, доехала? Поскорей бы от вас хоть что-нибудь. Вчера на ночь горячо об вас молился; тебя видел во сне. Хотел поспать подольше, но в шесть часов раздались стуки по всему дому и затрещали за дверью чечетки. Лечение я начну завтра, ибо день надо отдохнуть, но сегодня вечером все-таки схожу пополоскать горло Кессельбруненом, а может быть, и выпью вечерний стакан Кренхена. Анечка, голубчик, смотри за детьми, ради бога; води их в чистоте и говори им обо мне. Что Леша? Феди скоро рождение. Обнимаю тебя крепко накрепко. Люблю душой и еще другим образом до последнего атома, пошли бог тебе здоровье. Кланяйся маме519

Твой весь

Ф. Достоевский.

Был вчера в курзале. Там, к удивлению моему, не нашел ни одной русской газеты. [Там в курзале] Прошлого года было 5 или 6 газет. Не знаю, чему приписать. Впрочем, схожу еще раз.

Купил печатный лист посетителей: русских множество, но все или Strogonoff, или Golitzin, или Kobyline, chambellan de la cour, {Строгонов, или Голицын, или Кобылин, камергер двора } да и то их только жены с семействами, а самих нет<...> и немцы из банкиров и закладчиков. Ни одного знакомого.

Примечания:

Ошибочно датировано Ф. М. Достоевским 9/27 июля.

516 В третий приезд в Эмс Достоевский пробыл там с 8/20 июля по 7/19 августа 1876 г.

517 де Нов Шам (1819--1897), прославившийся во второй половине XIX в. своими рисунками на темы французского театра и парижской моды.

518 Речь идет о знаменитом русском клиницисте, профессоре Военно-медицинской академии в Петербурге Сергее Петровиче Боткине ГБЛ сохранились письма А. Г. Достоевской к С. П. Боткину. Из письма Достоевского к М. М. Достоевскому от 8/20 сентября 1863 г. видно, что он еще тогда собирался показаться Боткину (см.: Письма,

519 Мать Анны Григорьевны, А. Н. Сниткина, приехавшая в Старую Руссу помогать нянчить Алешу Достоевского.