Достоевский Ф. М. - Ивановой С. А., 2 (14) июля 1870

С. А. ИВАНОВОЙ

2 (14) июля 1870. Дрезден

Дрезден, 2/14 июля/70.

Милый друг Сонечка, хотел тотчас же отвечать Вам и промедлил. И занятия, и всякие скверные хлопоты тому причиною. Да вот еще что: манера Ваша, вас всех, московских друзей, - не выставлять адресса.

я три дня рылся и перерыл все листочки за все три года. Но все-таки знаю адресс, хоть и старый, и адресую на него. Дойдет или нет? Как хотите, такие вопросы руки отнимают. Умоляю Вас хоть для меня писать письма не по женской манере, то есть выставляйте число и всегда адресс, - ей-богу, лучше будет.

Ваше письмо произвело на меня тяжелое впечатление, добрый друг мой. Так неужели, если б Вы уехали в деревню, они бы Вам осенью уж и не достали переводов? Что Вы себя мучаете-то? Вам нужно здоровье и счастье. Вы работаете с утра до ночи. (1) Вам нужно замуж выходить, Соня, голубчик мой, не сердитесь на меня, Христа ради, за мои слова. Счастье раз в жизни дается, а потом ведь всё горе, всё горе. Ну так и надо к нему приготовиться, став в возможно-нормальные отношения. Простите меня, что я, три года не видав Вас, так пишу. Ведь это не советы с моей стороны, это просто (2) горячие желания. Не могу же я Вас не любить!

Что же касается до моего возвращения осенью в Россию, то это, разумеется, только фантазия, хотя и могущая осуществиться, но только фантазия. Вот увидим. Насчет же всех Ваших остальных советов (продажи романа, возвращения без денег ввиду невозможности того, чтоб кредиторы арестовали меня, и проч.) - скажу (3) Вам, что всё это Вы написали по неопытности, не зная сущности дела. Я уже двадцать пять лет литератором и никогда еще не видал, чтоб сам автор шел предлагать книгопродавцам 2-е издание. (Тем более через других, равнодушных, которым всё равно). Если предлагаете сами, то получаете десятую долю стоимости. Издатель, то есть купец, (4) всегда сам приходит, и тогда вместо каждой сотни получается по тысяче. "Идиот" же опоздал; ему еще прошлого года надо было быть изданным. Насчет же кредиторов, - то поверьте, засадят, как пить дадут, и вся их выгода в том. Уверяю Вас, что им известно, сколько я, н<а>прим<ер>, могу получить за роман с "Р<усского> в<естни>ка" или с "Зари". Они и засадят в надежде, что тот или другой журнал или кто-нибудь выкупят. Будьте уверены. Нет, воротиться надо не так.

Мне всего тяжеле смотреть здесь на тоску Анны Григорьевны. Ей хочется в Россию очень. Вот что наиболее меня здесь расстраивает. Ребенок здоров, только сосет еще изо всех сил, тогда как пора бы отучать. Вообще теперь неподвижная идея моя - воротиться. Еще немного если здесь проживу, то, пожалуй, и деньги перестану зарабатывать; никто печатать не будет. В России еще мог бы издавать какие-нибудь компиляции или учебники. Впрочем, не стоит об этом и говорить-то много. За нужду я ведь ворочусь, чтоб хоть в тюрьме сидеть. Мне бы только вот кончить теперь работу в "Р<усский> в<естни>к", за которой сижу, чтоб уж меня потом не тревожили. А между тем так устроилось, что я, наверно, до рождества не кончу. 1-ю большую часть пришлю, впрочем, в редакцию через 1 1/2 месяца и попрошу денег у них. 2-ю часть пришлю к началу зимы, а третью в феврале. Начать печатать должны будут с января будущего года. Очень боюсь, что они просто не захотят печатать роман мой. Я настоятельно объявлю, что вычеркивать и переправлять не могу. Начал я этот роман, соблазнил он меня, а теперь я раскаялся. Он и теперь меня занимает очень, но я бы не об том хотел писать.

Каждый раз, как пишу к Вам, чувствую, какое долгое лежит между нами время. Вот еще что: хочется мне ужасно, до последнего влечения, пред возвращением в Россию съездить на Восток, то есть в Константинополь, Афины, Архипелаг, Сирию, Иерусалим и Афон. Между тем это (5) возьмет minimum 1500 руб. Положим, деньги нечего жалеть; я бы написал книгу о поездке в Иерусалим, которая бы всё воротила, а такие книги ходки, говорю по опыту. Но пока ни наличных, ни времени нет, а вот вчера читал телеграммы, продающиеся на улицах, что еще чуть-чуть и война у Франции с Пруссией. Теперь всё так наболело, что начнись война где бы то ни было, сейчас разгорится. Дай только бог России не вступиться ни во что европейское, благо у нас своего дела довольно.

узнать о приходе письма? Это обескураживает; пишешь и думаешь, что, может, и не дойдет никогда.

Очень бы желал я видеть Машеньку и познакомиться с ней. (Пишу познакомиться; серьезно считаю, что в три года мы встретим взаимно во многом других совсем людей.) Передайте всем мой дружеский поклон. Напишите обо мне мамаше, передайте пожелание чего-нибудь очень хорошего Елене Павловне. Ничего, впрочем, не могу сказать об Ваших занятиях, тогда как хотелось бы сказать. Эти переводы - вещь ужасная. Периодическая, срочная работа в такие лета, с такими отказами от жизни - вот что горько. Но чтоб говорить что-нибудь, надо Вас видеть лично и лично узнать. Кстати, с кем Вы имеете непосредственные сношения в "Р<усском> в<естни>ке"?

Мне брат Андр<ей> Михайлов<ич> писал, что в Москве (у тетки) обо мне говорили как об чуме (сестрица Варвара Михайловна). Андрей Михайлович их разуверил и показал собственноручное письмо мое к нему. Пишет, что успокоились, не знаю. Что же касается насчет того, что остается вам ждать после тетки, - то это действительно, кажется, очень плохо, то есть, вернее, что нет ничего или в этом роде. Андрей Михайлович прислал мне, еще зимой, одну очень подробную и неутешительную записку о том, что в наличности. Почти ничего нет. До меня-то, разумеется, дело не касается (с этой стороны), но для Вас, для сестры Саши, для племянницы моей Кати (дочери брата) - плохо.

Люблю вас всех очень, чему вы, верно, поверите. Любите и вы меня хоть немножко. Я в немецкой земле умирать не хочу; приеду помирать на родину.

Жена и Люба Вас целуют очень. У нас жары, а у меня вчера был припадок, после долгого промежутка. Голова до того нехороша у меня сегодня, что я совсем как сумасшедший.

Обнимаю Вас и целую.

Ваш Ф. Достоевский.

P. S. Если не ответите мне на это письмо, значит, оно не дошло, так и буду считать.

Адресс мой: Allemagne, Saxe, Dresden, а M-r Thйodore Dostoiewsky, poste restante.