Федор Достоевский: Достоевский Ф. М. - Каткову М. Н., 25 апреля 1866

Сердечно благодарю Вас за помощь, которую Вы мне оказали присылкою 1000 руб., и искренно извиняюсь, что благодарю Вас слишком поздно. Я послал в Редакцию "Р<усского> вестника" три главы неделю назад¹. Постараюсь не замедлить и с дальнейшим. Здесь мне очень трудно работать, - нездоровье и домашние обстоятельства. Я, однако ж, поспею. А отъезд мой за границу затянулся, по теперешним обстоятельствам, так как я всё еще, с самого возвращения из ссылки, состою под надзором²; да и война теперь в Европе³. Так что совершенно не знаю, где останусь на лето.⁴

Вы не поверите, с каким восторгом читаю я теперь "Московские ведомости". Все увидели и узнали теперь, что они всегда были независимым органом, безо всяких внушений и субсидий, а это слишком важно, что все узнали это наконец. Это пьедестал. Простите мне мое откровенное слово: но ведь публика (по крайней мере, масса) до сих пор была уверена в противном. Это хорошо, что всё все узнали. И какую низкую роль взяли на себя все эти наши субсидьеры!⁵ Что они защищают? (Субсидьеры - словцо, которое я хочу пустить в ход; оно по преимуществу означает постоянство промысла. Гравер, танцор - означают постоянство промысла, ремесла. Субсидьер - постоянство в получении субсидий, откуда бы ни было и как бы то ни было.)

Откровенно говорю, что я был и, кажется, навсегда останусь по убеждениям настоящим славянофилом, кроме крошечных разногласий, а следовательно, никогда не могу согласиться вполне с "Московскими ведомостями" в иных пунктах. Совершенно и вполне понимаю, многоуважаемый Михаил Никифорович, что я не очень Вас устрашу этим. Но вот для чего я это написал: мне хотелось непременно высказать Вам самую сердечную признательность, самое горячее уважение за правду и за прекрасную деятельность Вашу особенно в эту минуту. А чтоб высказать это, не знаю почему, мне показалось необходимо высказать Вам предварительно мои настоящие убеждения. Может быть, это слишком наивно, но почему же не быть хоть раз и наивным?

Корреспонденции "Московских ведомостей" из Петербурга - все верны⁶. Но здесь очень многие верят, что дело так и кончится одними нигилистами, а корень зла скажется разве только через несколько лет, сам собою, путем историческим. Мне случалось слышать мнение, что "Московские ведомости" слишком мало придают значения нигилизму; что, конечно, центр и начало зла не тут, а вне; но что нигилисты и сами по себе на всё способны. Учение "встряхнуть всё par les quatre coins de la nappe, чтоб, по крайней мере, была tabula rasa для действия", - корней не требует. Все нигилисты суть социалисты. Социализм (а особенно в русской переделке) - именно требует отрезания всех связей. Ведь они совершенно уверены, что на tabula rasa они тотчас выстроют рай⁷. Фурье ведь был же уверен, что стоит построить одну фаланстеру и весь мир тотчас же покроется фаланстерами; это его слова. А наш Чернышевский говаривал, что стоит ему четверть часа с народом поговорить, и он тотчас же убедит его обратиться в социализм⁸. У наших же у русских, бедненьких, беззащитных мальчиков и девочек, есть еще свой, вечно пребывающий основной пункт, на котором еще долго будет зиждиться социализм, а именно, энтузиазм к добру и чистота их сердец. Мошенников и пакостников между ними бездна. Но все эти гимназистики, студентики, которых я так много видал, так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы! Ведь они беззащитны против этих нелепостей И принимают их как совершенство. Здравая наука, разумеется, всё искоренит. Но когда еще она будет? Сколько жертв поглотит социализм до того времени? И наконец: здравая наука, хоть и укоренится, не так скоро истребит плевела, потому что здравая наука - все еще только наука, а не непосредственный вид гражданской и общественной деятельности. А ведь бедняжки убеждены, что нигилизм - дает им самое полное проявление их гражданской и общественной деятельности и свободы.

Известия у Вас про реакцию тоже очень верны⁹. Все боятся, и уж ясно, что началом этой боязни интрига¹⁰. Но знаете, что говорят некоторые? Они говорят, что 4-е апреля математически доказало могучее, чрезвычайное, святое единение царя с народом. А при таком единении могло бы быть гораздо более доверия к народу и к обществу в некоторых правительственных лицах. А между тем со страхом ожидают теперь стеснения слова, мысли. Ждут канцелярской опеки. А как бороться с нигилизмом без свободы слова? Если б дать даже им, нигилистам, свободу слова, то даже и тогда могло быть выгоднее: они бы насмешили тогда всю Россию положительными разъяснениями своего учения. А теперь придают им вид сфинксов, загадок, мудрости, таинственности, а это прельщает неопытных.

Почему бы не сделать, говорят иные, даже следствия гласным?¹¹ секретом. Видят и в этом неловкость, робость правительственных мер, приверженность к старым формам. Ну и не доверяют, и начинают бояться реакции.

Примите уверения в полном моем уважении. Вас глубоко уважающий

Простите за некоторые помарки в письме. Не сочтите за небрежность. Не умею писать иначе, даже переписывая.

¹ «Преступление и наказание» (в отдельном издании эти главы вошли в третью его часть).

² Под «теперешними обстоятельствами» подразумевается реакция властей на покушение Д. В. Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 г.

³ Речь идет о приближавшейся австро-прусской войне, неизбежность которой была очевидной уже за несколько месяцев до ее начала (в июне 1866 г.).

⁴ Лето 1866 г. Достоевский провел под Москвой, в Люблине, на даче своих родственников, где продолжал работу над романом «Преступление и наказание».

⁵ К «нашим субсидьерам» Достоевский причислял и такие органы демократической печати, как «Современник», защищавшие «нигилизм», который скомпрометировал себя покушением Каракозова.

⁷ Об отношении Достоевского к радикальной молодежи 1860-х гг. и к «русскому социализму» см.: ПСС. Т. V. С. 379—380; Т. VII. С. 336—338; Т. XX. С. 191—194.

⁸ Достоевский неоднократно приписывал эту фразу «теоретикам» из разночинно-демократического лагеря (см. об этом: ПСС. Т. XII. С. 336).

⁹ «Московских ведомостей»: «... есть люди столько бессовестные, что даже и в эту минуту, при первом серьезном внимании, обращенном на зло, начинают говорить о какой-то будто бы начинающейся у нас реакции, грозящей нашему общественному прогрессу» (МВед. 1866. 21 апр. № 84).

¹⁰ «Московских ведомостей» об обнаружившемся в России, но созревшем, по мнению газеты, «вне» ее нигилистическом заговоре, с упоминанием о недостатке официальных известий о нем, «вытекающем из необходимости тайны производящегося следствия» (Там же).

¹¹ Следствие по делу 4 апреля велось закрыто (председателем следственной комиссии был назначен граф M. H. Муравьев).