С. А. ТОЛСТОЙ
13 июня 1880. Старая Русса
Старая Русса 13 июня 1880 г.
Глубокоуважаемая графиня София Андреевна,
Вчера лишь воротился из Москвы в Старую Руссу и нашел вашу прелестную коллективную телеграмму1. Как хорошо с вашей стороны, что вы (все) обо мне вспомнили. Почувствуешь, что имеешь таких добрых друзей, и светло становится на сердце.
О происшествиях со мною в Москве Вы, конечно, узнали из газет. Но газеты и не могли, даже если б хотели, передать все факты, потому что корреспонденты многому и не могли быть свидетелями. Верите ли, дорогие друзья мои, что в публике, после речи моей, множество людей, плача, обнимали друг друга и клялись друг другу быть впредь лучшими, и это не единичный факт, я слышал множество рассказов от лиц совсем мне незнакомых даже, которые стеснились кругом меня и говорили мне исступленными словами (буквально) о том, какое впечатление произвела на них моя речь. Два седых старика подошли ко мне, и один из них сказал: "Мы двадцать лет были друг другу врагами и двадцать лет делали друг другу зло: после Вашей речи мы теперь, сейчас помирились и пришли Вам это заявить". Это были люди мне незнакомые. Таких заявлений было множество, а я был так потрясен и измучен, что сам был готов упасть в обморок, как тот студент, которого привели ко мне в ту минуту студенты-товарищи и который упал передо мной на пол в обмороке от восторга. Факт, по-видимому, невероятный, но он, однако же, явился в "Современных известиях", газете Гилярова-Платонова, который сам был свидетелем факта2. Что же до дам, то не курсистки только, а и все, обступив меня, схватили меня за руки и, крепко держа их, чтобы я не сопротивлялся, принялись целовать мне руки. Все плакали, даже немножко Тургенев. Тургенев и Анненков (последний положительно враг мне)3 кричали мне вслух, в восторге, что речь моя гениальная и пророческая4. "Не потому, что Вы похвалили мою Лизу, говорю это", - сказал мне Тургенев5. Простите и не смейтесь, дорогие мои, что я в такой подробности всё это передаю и так много о себе говорю, но ведь, клянусь, это не тщеславие, этими мгновениями живешь, да для них и на свет являешься. Сердце полно, как не передать друзьям! Я до сих пор как размозженный.
Не беспокойтесь, скоро услышу: "смех толпы холодной"6. Мне это не простят в разных литературных закоулках и направлениях. Речь моя скоро выйдет (кажется, уже вышла вчера, 12-го, в "Московских ведомостях" )7, и уже начнут те ее критиковать - особенно в Петербурге! По газетным телеграммам вижу, что в изложении моей речи пропущено буквально всё существенное, то есть главные два пункта. 1) Всемирная отзывчивость Пушкина и способность совершенного перевоплощения его в гении чужих наций - способность, не бывавшая еще ни у кого из самых великих всемирных поэтов, и во-2-х, то, что способность эта исходит совершенно из нашего народного духа, а стало быть, Пушкин в этом-то и есть наиболее народный поэт8. (Как раз накануне моей речи Тургенев даже отнял у Пушкина (в своей публичной речи) значение народного поэта9. О такой же великой особенности Пушкина: перевоплощаться в гении чужих наций совершенно никто-то не заметил до сих пор, никто-то не указал на это.)10 Главное же, я, в конце речи, дал формулу, слово примирения для всех наших партий и указал исход к новой эре. Вот это-то все и почувствовали, а корреспонденты газет не поняли или не хотели понять.
Но оставим это: речь моя вышла вчера или сегодня в "Московских ведомостях", (увы, без моей корректуры, наскоро, ужас!), а к 1-му числу июля я издаю "Дневник писателя", то есть единственный № на 1880-й год, в котором и помещу всю мою речь, уже без выпусков и со строгой корректурой11. Тогда и пришлю ее Вам, глубокоуважаемая Софья Андреевна, на Вашу строгую и тонкую критику, которой не боюсь и которую всегда люблю, будь она даже мне неблагоприятна.
В Москве сделал несколько знакомств; не знаете ли Вы или не слыхали ли об одной Вере Николаевне Третьяковой. Какая прелестная женщина.
А сколько женщин приходили ко мне в Лоскутную гостиницу (иные не называли себя) с тем только, чтоб, оставшись со мной, припасть и целовать мне руки (это уже после речи). А знаете, я столько наговорил о себе и нахвастался, что стыдно ужасно. Милая, добрая Софья Андреевна, черкните мне Вашим прелестным размашистым почерком хоть одну страничку: ей-богу, утешите. При личном свидании я Вам многое, многое расскажу. Так Юлия Федоровна12 гостила у Вас. Глубокий ей от меня поклон и всевозможные пожелания, потому что я ее очень люблю.
А Владимира Сергеевича пламенно целую. Достал три его фотографии в Москве: в юношестве, в молодости и последнюю в старости13; какой он был красавчик в юности.
Приехал и сажусь за "Карамазовых" и буду писать до октября день и ночь. В Эмс не поеду. Примите, глубокоуважаемая графиня, мой глубоко сердечный привет. Слишком, слишком ценю Ваше расположение ко мне и потому Ваш весь навсегда.
<Ф. Достоевский>.
Примечания:
1 «Перешлите Федору Михайловичу. Радуемся за всё. Понимайте. Примите от нас более, чем слова» (ЛН. Т. 86. С. 509). Телеграмма подписана: «София, Юлия, Владимир Соловьев». В публикации «Литературного наследства» все три имени ошибочно объединены общей фамилией Соловьевы.
2 См.: Совр. известия. 1880. 9 июня. № 157, а также письмо 235, примеч. 4.
3 Достоевский, очевидно, имеет в виду рассказ П. В. Анненкова о «кайме» (см. письмо 222, примеч. 2).
5 См. письмо 235, примеч. 3.
6 Цитата из стихотворения Пушкина «Поэту» (1830).
7 Речь о Пушкине была полностью напечатана в № 162 «Московских ведомостей» от 13 июня 1880 г.
8 Отмеченные Достоевским «главные два пункта» его речи вызвали наиболее резкие возражения у сторонника «идеи христианского пессимизма» К. Н. Леонтьева.
9 Этот аспект речи И. С. Тургенева отметил также Страхов: «Главный пункт, — писал он впоследствии, — на котором остановилось общее внимание, состоял в определении той на которую Тургенев ставил: Пушкина. Он признавал его вполне народным, то есть самостоятельным поэтом. Но он ставил еще другой вопрос: есть ли Пушкин поэт националь ный. <...> Всё это и другое подобное было иным не совсем по душе» (Биография. «большого впечатления не произвела» (Тургенев. Письма; Т. 12, кн. 2. С. 271). См. об этом: Тургенев. Сочинения. Т. 15. С. 326—327 (примеч. Н. В. Измайлова).
10 Кирпотин В. Достоевский и Белинский. М., 1976. С. 258—261).
11 «Дневник писателя. Единственный выпуск на 1880 год. Август» (ценз. разр. — 1 авг. 1880 г.) вышел в свет 12 августа 1880 г. (см. объявление о выходе: МВед.
12
13 Соловьеву в это время было 27 лет.