H. H. СТРАХОВУ
18 (30) марта 1871. Дрезден
Дрезден 18/30 марта 1871 г.
Во-первых, многоуважаемый Николай Николаевич, простите меня, что так долго не отвечал на письмо Ваше. Всё произошло от обстоятельств. Некоторое время хворал, а главное, тосковал после припадка падучей. Когда припадки долго не бывают и вдруг разразится, то наступает тоска необычайная, нравственная. До отчаяния дохожу. Прежде эта хандра продолжалась дня три после припадка, а теперь дней по семи, по восьми, хотя сами (1) припадки в Дрездене гораздо реже приходят, чем где-нибудь. Во-вторых, тоска по работе: мочи нет, как туго пишется. Надо в Россию, хотя и совершенно отвык от петербургского климата. Но все-таки, во что бы то ни стало, а надобно воротиться.
Но нечего пересчитывать; все эти тоски, одним словом, всё отвлекало меня, и только теперь сажусь поговорить с Вами, хотя, после письма Вашего, чрезвычайно много о Вас думал.
Вы не можете представить себе, какие грустные и тяжелые соображения пришли ко мне по прочтении письма Вашего. Что же это такое? Всё, чем была оригинальна "Заря", что давало ей свой особый индивидуальный вид между другими журналами, - всё это найдено у них (2) препятствием к успеху. И это единственный русский журнал, в котором оставалась чистая литературная критика! Да именно потому, что все бросили ее, она и нужна теперь. Она давала "Заре" свою физиономию. Они испугались говору и насмешек. Напротив, чаще, в каждом номере, нужно было настаивать на своей идее, и будущность была бы за ними. Не знаю, как другие, а я по получении "Зари" каждый раз разрезывал прежде всего Ваши статьи и упивался ими. Разумеется, иногда не во всем соглашался (например, в приемах, в тоне, то есть в излишней мягкости Вашей, и, кроме того, в преувеличении некоторых явлений литературы и жизни*) - но интерес был всегда чрезвычайный. Ваша статья о Карамзине (3) так глубока и так мужественно-откровенна, что я порадовался здесь, что еще раздается у нас такой голос. Вы мне что-то вскользь писали тогда, но я и сам кое-что читал потом, и, сколько могу судить, ее, кажется, осудили как ретроградную. Уж не редакция ли Ваша вместе с другими?1
Во всяком случае Ваш голос замолчать не может и не должен. Без сомнения, то, что Вы мне сообщили о Ваших новых отношениях к "Заре", - есть полуотставка. Что же, Николай Николаевич, как же Вы решаетесь? Месяца через три-четыре мы, может быть, увидимся и тогда наговоримся вдоволь, но покамест, без сомнения, продолжать покамест в "Заре", напечатать там еще несколько превосходных статей, а к осени серьезно подумать о своем положении. Ведь если Вы не утвердитесь в "Заре" на прочных и совершенно приличествующих Вам основаниях, то годится ли Вам оставаться? (Я вовсе не амбицию имею в виду; я хлопочу о критике, о существовании у нас литературного органа с здравой критикой.) Что же, если "Заря" сама ее находит не так нужною?
Я надеюсь, Николай Николаевич, что я пишу Вам теперь конфиденциально и что письмо это останется между наших четырех глаз. Кстати: Вы написали в письме Вашем, чрезвычайно вскользь, что хотите сесть за литературные воспоминания. Что это будет?2 И будет ли что-нибудь? Вы упомянули о времени издания нашего бывшего журнала, об Ап. Григорьеве, о нас. Я слишком понимаю, что эта полоса жизни могла резко, а может быть, и приятно (как воспоминание Вашей молодости) отпечататься (4) в Вашей памяти. Но об этом не рано ли слишком писать, да и интересно ли в данный момент? Думаю, что и рано, да и неинтересно будет для других. H однако, мне прошло вот что в голову:
Действительно, какое-нибудь значительное, серьезное сочинение, вне Ваших обыкновенных критических статей (то есть главное не в этой форме), а что-нибудь новое, хотя бы и действительно в историко-литературном роде, было бы прекрасным теперь для Вас предприятием. (NB. Я с чрезвычайным наслаждением, например, прочел Ваши горячие, превосходные страницы в статье о Карамзине, где Вы вспоминаете о Ваших годах учения.)3 Если "Заря" оставляет Вам теперь столько свободного времени, то к осени Вы бы могли что-нибудь приготовить. Что Вы думаете о "Беседе", например? Там совершенно нет литературной критики, но мне кажется, они ни за что не отказались бы напечатать приготовленное Вами летом сочинение, а это бы могло послужить дальнейшим шагом. Я не хочу изворотов и виляний в изложении Вам моей мысли и потому скажу прямо: это не может быть изменой "Заре". Я не подговариваю Вас оставить прежнее знамя и бежать под другое. Но согласитесь же сами, что тут всё, всё заключается в разрешении вопроса: хочет Вашего сотрудничества сама "Заря" или не хочет? Уважает ли его или нет? А ведь это непременно должно в скором времени совершенно выясниться.
Что касается до "Беседы", то я решительно не знаю, что это будет такое, хотя первый номер и прочел. Они мне прислали журнал и просили сотрудничества. Разумеется, с величайшею готовностию буду сотрудничать, если будет время4. Я-то уж нигде и ничем не связан, кроме долгов. Но деньги вещь не столь деликатная и совершенно восполняются деньгами же. (Это не значит вовсе, что я не думаю о моей повести в "Зарю"; думаю, очень думаю и во что бы то ни было доставлю.)5
Опять повторю: жду с чрезвычайным желанием и даже волнением момента встречи с прежними близкими людьми в Петербурге. Но еще одна просьба, кстати: не говорите, если случится, утвердительно кому-нибудь о скором моем приезде. Я бы желал, чтоб хоть одну первую-то неделю после прибытия мои кредиторы оставили меня в покое; жду, что так и накинутся, и боюсь, потому что денег не имею, а всё только надежды.
Не пишется, Николай Николаевич, или пишется с ужасным мучением. Что это значит - я понять не могу. Думаю только, что это - потребность России во что бы то ни стало. Надо воротиться. Чрезвычайно благодарю Вас, что не забыли написать мне о моем романе. Ужасно Вы ободрили меня. С замечанием Вашим о тоне в высшей степени согласен; я мучился долго этой невыдержкой тона.6 С возвращением в Россию придется перервать даже работу. Во всяком случае в нынешнем году роман кончу.7
Благодарен Вам тоже за некоторое разъяснение моих недоумении. Если б пришлось повторить, я бы не написал Вам того письма.8 Я был тогда в ужасном, болезненном нервном раздражении.
9 Хорошо бы, если бы я заране знал. Мне кажется, я явлюсь в самую середину лета. А какие хлопоты с переездом, дорогой Николай Николаевич! Уехали мы сам-друг с молодой женой, а теперь хотя возвращаюсь с такой же молодой женой, но и с детъми! (Секрет: одной 1 1/2 года, а другой еще X, Y, Z.)10
Вам преданнейший и весь Ваш
Федор Достоевский.
Примечания:
Является ответом на письмо Страхова от 22 февраля 1871 г. (см.: Ше стидесятые годы. С. 269—271). Ответное письмо Страхова от 12 апреля 1871 г. см.: Там же. С. 271—272.
1 «Заре» и об отношении к журналу читателей. О статье Страхова «Вздох на гробе Карамзина. (Письмо в редакцию)» (З. 1870. № 10) см. письмо 152, примеч. 18 и 19.
2 22 февраля 1870 г. Страхов писал Достоевскому: «Всё чаще и чаще мне приходит на мысль — писать воспоминания, хотя бы для того, чтобы спасти честь (или способствовать спасению) таких людей, как Вы, Ап. Григорьев, Эдельсон и проч. Люди благороднейшие, рыцарски-честные иногда подвергаются в нашей поганой литературе упрекам в каком-то искании выгод, в неискренности, в подлости. Составились предрассудки, укоренилась ложь, а мы бессильны и ничего не делаем» (Там же. С. 270).
3 В статье «Вздох на гробе Карамзина. (Письмо в редакцию)» Страхов вспоминал: «О моя семинария! Когда-нибудь я напишу о тебе „особую поэму”, разумеется в прозе, но — никогда я не помяну тебя лихом. Ты запечатлелась в моем воображении картиною светлою, идиллическою...» (З. 1870. № 10. С. 208).
4 Достоевский не смог сотрудничать в «Беседе» по недостатку времени.
5
6 См. письмо 154, примеч. 7.
7 Роман «Бесы» был закончен лишь в ноябре 1872 г.
8 Речь идет о письме Страхову от 10 (22) февраля 1871 г. (письмо 153), в котором Достоевский возмущался напечатанной в «Заре» статьей К. Н. Леонтьева «Грамотность и народность».
9 В письме от 12 апреля 1871 г. Страхов сообщал: «Нынешнее лето я думаю провести в Киеве. Так случилось, что там будут у меня и знакомые и даже родные. Но до июня, конечно, останусь в Петербурге. <...> Надеюсь с Вами увидеться еще весною» С. 271).
10 Сын Достоевских Федор родился 16 июля 1871 г.
(1) сами вписано
(4) было начато: отр<азиться>