X. -- Достоевскому
Около 17 декабря 1861 г. Петербург
Милостивый государь.
Позвольте обратить Ваше внимание на один предмет, о котором литературе уже давно следовало бы говорить, но о котором до сих пор, сколько мне известно, не было еще говорено, именно о телесном наказании плетьми и другими столь же варварскими орудиями.
ударами розгами.1 И это было только за одно мнение, а между тем у нас на деле наказывали, да еще теперь наказывают не только розгами, а плетьми, и дают не 5 или 10 ударов, а 500 и даже 5000 и 6000, и такое наказание, с юридической точки зрения в настоящее время, не может даже называться наказанием, а есть истязание. А об этом не только не кричали, да почти и не говорили и почти не обратили внимания на этот грубый остаток средневекового варварства. Пора, давно пора, чтобы литература представила всю несообразность такого истязания людей, тем более что оно решительно противоречит и духу нашего времени, и духу нашего законодательства (по крайней мере нашего времени), и тому духу, который господствует как в обществе, так и в правительстве, что оно никак не может быть оправдываемо с юридической точки зрения нашего времени и наконец даже не достигает той цели, которую имели прежде при этом в виду.
Говорить о том, что это наказание не соответствует, а противоречит как духу нашего времени и нашего законодательства, так и тому духу, который господствует в обществе и в правительстве, я считаю излишним -- это всякий сам понимает. Что оно не может быть оправдываемо с юридической точки зрения, уже явствует из того, что виновный при этом за одно и то же преступление подвергается двоякому роду наказаний, так как его ссылают в Сибирь или заключение. Но, кроме того, и та цель, которую имеют в виду при наказаниях в настоящее время, нисколько не достигается. Эта цель, по сознанию самого теперешнего общества и по учению науки (насколько она мне известна) не может быть другая, как, во-1), исправить виновного, и, во-2), поставить его в такое положение, чтобы он не мог вредить обществу. А между тем телесное наказание плетьми или порождает ожесточение, остервенение и глубоко затаенную злобу, что бывает в большей части случаев, или делает человека каким-то тупым, бездушным созданием, убивая в нем всякую бодрость. Вторая цель вполне достигается разными родами заключения. К чему же это варварское наказание! Прежде смотрели на наказания с другой точки зрения, они должны были служить каким-то пугалом для людей, отстращать их от совершения преступления. По если бы и были в настоящее время такие отсталые люди (чему трудно поверить), которое разделяли бы такой отживший взгляд на цель наказания, то стоит им только напомнить, что опыт и практика постоянно показывали, да еще теперь показывают, что эта цель жестокими наказаниями нисколько не достигается и что они даже ведут к совершенно противному. Кто столь невежествен, что не знает, как с увеличением наказания за воровство в Англии это преступление не только не уменьшалось, но еще увеличивалось. Кому из проживавших в Сибири неизвестно, что телесные истязания не только не удерживают тамошних преступников от совершения преступления, напротив, ожесточая их в высшей степени, доводят до такого состояния, что им нужно только случая, чтобы опять совершить преступление.
Если, таким образом, опыт для отсталых людей и учение науки и разумное сознание дли всех хоть несколько образованных людей ясно показывают всю несообразность телесного наказания, то скажите, ради бога, как мы можем оправдать себя, что обратили так мало внимания на этот предмет и что теперь еще существует такого рода несообразность. Предкам нашим может служить некоторым оправданием, -- говорю некоторым, потому что христианское чувство должно было научить их чему-нибудь другому, -- что они не ведали, что творили, что они заблуждались в своем взгляде на цель наказания. Над нами же произнесется гораздо строжайший приговор, потому что в наше время такие истязания не обусловливаются ни заблуждением ума, ни степенью цивилизации, оно есть следствие нашей апатичности, нашего эгоизма, того что мы часто не думаем о том, что прямо до нас не относится, будь оно хоть в высшей степени несообразно. Пора, давно пора литературе поднять свой голос и обратить на этот предмет внимание правительства, которое слишком занято разрешением более важных государственных вопросов и от взгляда которого поэтому ускользают иногда грубые остатки прежних времен. Я вполне уверен, милостивый государь, что Вы, как человек образованный и вполне сочувствующий всему разумному и доброму, в теплых и красноречивых словах выскажете всю несообразность, чтобы не сказать дикость, телесных истязаний.2 к делу как можно скорее. Вы поймете мою просьбу, если я Вам скажу, что поводом к этому письму послужило именно то, что некоторые, которых с психологической точки зрения нельзя даже назвать преступниками, подвергаются именно теперь вышесказанному роду наказания. Я вполне надеюсь, что Вы, во имя человеколюбия, извините мою всепокорнейшую просьбу.3
Для предупреждения недоразумения я должен прибавить, что на наказание розгами, и то в самом малом числе ударов, еще можно смотреть как на зло, которое в некоторых случаях весьма трудно обойти (хотя никак не думаю, чтобы это было невозможно), а полагаю, что мы должны всеми силами стараться совершенно его вытеснить. Мимоходом скажу, что в продолжение всей многолетней моей практики в гимназии ни один ученик не был по моей жалобе наказан телесно, а между тем они в университете вообще считаются лучшими студентами. Но между телесными наказаниями розгами и такого же плетьми существует огромная разница, потому что последнее носит совершенно характер истязания человека. И если существование первого еще может быть некоторым образом (но никак не вполне) оправдываемо, и то в самых редких, исключительных случаях, то существование второго рода наказания в высшей степени несообразно, нелепо и дико.
Еще раз прошу извинить меня великодушно, что я, который даже плохо владеет русским языком, осмеливаюсь утруждать своим письмом Вас, сочинителя "Бедных людей" и "Униженных и оскорбленных", но уже одно заглавие этих творения может служить оправданием моей смелости.
Примите от меня уверение в искреннем высокопочитании и уважении.
X.
Автор письма, не пожелавший назвать себя, -- учитель одной из гимназий, очевидно в Петербурге. Датируется 1861 г. по содержанию: в письме говорится о том, что в литературе не было еще говорено о телесном наказании -- очевидно, автор пропустил статью Добролюбова "Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами" (Современник, 1860, No 1, отд. III, с. 157--182) и не успел получить No 8 журнала "Современник" за 1861 г. с его же статьей "От дождя да в воду". Кроме того, датировка подтверждается интересом Достоевского к теме письма (он написал на нем: "К сведению"): незадолго до получения его писатель работал над задуманным ответом Добролюбову, на его статью "От дождя да в воду". В набросках этой неосуществленной работы речь шла и основном о наказаниях розгами в учебных заведениях (подробно см.: 20, 355--358). Из-за смерти Добролюбова Достоевский оставил намерение отвечать ему особой статьей и позднее не возвращался к этому вопросу. Возможно, что в какой-то форме он все же собирался откликнуться на столь назревший вопрос о телесных наказаниях: отсюда две пометы его в тексте письма (см. ниже).
Датируется на основании пометы Достоевского на письме: "Поступило 17 дек.".
1 Речь идет о статье "Некоторые общие черты будущего сельского управления", написанной деятелем крестьянской реформы, членом-экспертом Ревизионных комиссий в 1858--1881 гг. кн. В. А. Черкасским (1824--1878). Он писал здесь, в частности: "... домашнее исправительное наказание крестьян помещиками не должно превышать 13 ударов розгами, а для малолетних, не достигших еще 14-ти лет от роду, и для женского пола -- детскими розгами не более 15 ударов (Сельское благоустройство (журнал), М., 1858. кн. 3, с. 260). Герцен отозвался на эту публикацию гневной статьей "Розги долой!" (Колокол, 1860, 1 июля, л. 75, с. 623), а в своих "Письмах из России", приведя две колонки имен под рубриками; "Против сечения" и "За сечение", вторую открыл именем кн. Черкасского (Герцен А. И. Полн. собр. соч., т. XIV. М., 1958, с. 260).
2 "Я вполне уверен ~ дикость телесных наказаний" -- отчеркнут Достоевским.
3 "Прошу вас приступить к делу ~ мою всепокорнейшую просьбу" -- отчеркнут Достоевским.