Поливанова М. А. - Достоевскому Ф. М., 22 июля 1880 г.

Глубоко уважаемый Федор Михайлович.

9-го июня, накануне Вашего отъезда из Москвы, когда я была так счастлива быть принятой Вами,¹ Вы при прощании с Сергеем Андреевичем Юрьевым² стали говорить о "Пиковой даме" Пушкина и посоветовали мне ее прочитать, как только вернусь домой.³ Я исполнила это. Ваш рассказ о Германне, о том, что и как он должен был чувствовать, когда счастье свое ставил на карту, глубоко веря этой карте и в то же время задыхаясь и дрожа от величайшего волнения души,⁴ -- меня не только заинтересовал, но просто взволновал меня: 23 года прошло с тех пор, когда я читала "Пиковую даму" в первый раз. Я забыла всю суть рассказа, действующие лица, все. Помнила я только, что чтение это навело на меня какой-то страх. Мне казалось, что я встретила привидение, и мне страшен стал даже вид книги. Я более не возвращалась к этому рассказу. Теперь, возвратясь от Вас, я вновь прочитала его и вновь испытывала тот же страх. Германн стоял предо мной как живой в обществе своих товарищей, где впервые упоминается слух о роковых картах. С неимоверной скоростью и цепкостью разрастается в душе его идея о возможности достижения счастья известными картами. Как болезненно-уверенно пробивается он к цели, не разбирая средств. Читая, как он вошел в спальную княгини, мне казалось, я сама там и вижу его. Я боялась шевельнуться, меня пугал малейший шорох в доме. А потом его игра, его поражение внезапное, неожиданное, полнейшее! Да, ужасная сила фантазии! Все нервы натягиваются до последней возможности, но возвратиться к такому возбуждению я не желала бы. На меня действует "Пиковая дама" именно как встреча с привидением.

Вы были так добры, что позволили мне написать Вам впечатление, вынесенное мной после чтения "Пиковой дамы", и я пользуюсь этим с большой благодарностью. Возможность Вам писать является мне спасением. Вам Господь даровал великую силу: делать людей лучше. Никто в мире, кажется мне, не понимает человека так вполне, как Вы, никто не любит {Далее было: так вполне} бессмертную душу человека так по-христиански, как Вы, а поэтому Вы и не можете презирать никого. Вот почему я отваживаюсь писать Вам.

Я очень несчастна, мне тяжко живется, но еще тяжелее было, когда я утрачивала веру в хорошее, в правду, когда, ошеломленная, я не знала, где истина, что дурно и что хорошо. Теперь я уж не в таком отчаянии, и путеводителем мне служите Вы. Читая Ваш "Дневник", я часто бываю потрясена правдой, высказываемой Вами с таким горячим и глубоким убеждением.⁵ Я черпаю все новые силы в Вашем богатстве и чувствую, как почва вновь твердеет подо мной. Это Господь послал мне Вас. О, позвольте и впредь писать Вам, когда мне нужна будет помощь!⁶ Пред Вами я готова всю душу открыть и знаю, что Вы не подадите камня просящему хлеба.

без конца, целыми годами, до самой смерти и не найти разрешения? Неужели разрешение это зависит только от характеров? Может ли человек двоиться вечно и не пожелать, не делать усилий, чтобы выйти из такого положения?⁷

Извините, глубокоуважаемый Федор Михайлович, что обращаюсь к Вам, как к знакомому и близкому человеку. Ведь это я Вам незнакома, а Вас я уж давно знаю и также знаю, что Вам все люди близки, потому что они для Вас "ближние" Ваши.

С искренним почтением вполне Вам преданная М<ария> П<оливанова>. {Здесь и далее во всех письмах имя и фамилия, кроме первых букв, густо зачеркнуты.}

Адрес мой: На станцию Мангушево, Нижегор<одской> губ<ернии> по Симбирскому тракту. Сельцо Загарино. Марье Александровне П<оливановой>.⁸

22 июля 1880 г.

Примечания:  

Мария Александровна Поливанова (урожд. Наумова; 1840--1921) -- жена Л. И. Поливанова, известного педагога, филолога, основателя и директора классической мужской гимназии ("поливановской"), председателя Комиссии по открытию памятника Пушкину в Москве, одного из непосредственных распорядителей Пушкинских торжеств, в организации которых близкое участие принимала и Поливанова, помогая мужу.

Знакомство Достоевского с Поливановым и его женой состоялось в Москве 30 мая 1880 г. (см.: 30₁, 160--161, 171--172, 346, 436; Летопись... Т. 3. С. 420). 9 июня 1880 г., вечером в девятом часу, Поливанова в восторженном состоянии от Пушкинской речи Достоевского посетила его в "Лоскутной" гостинице. Дневниковая запись, сделанная ею (вероятно, сразу же после посещения) "для себя, с целью сохранить во всех подробностях пережитые высокие впечатления", позже была опубликована ее сыном И. Л. Поливановым и сопровождена его комментариями (Поливанова М. А. поводом к визиту стало желание Поливановой как жены председателя Комиссии Общества любителей российской словесности просить писателя "текст его речи, чтобы списать ее для себя" (Поливанова М. А. (Запись о посещении...). С. 34). "Дерзновение" прийти к Достоевскому в последний вечер его пребывания в Москве объясняется ее сыном: "Она была посвящена и во все мелочи этой сложной организации (Пушкинских празднеств. -- С. И.), и во все, что в этом событии крупного общественного значения имело характер первенствующий. Речь Достоевского, и до того бывшего властителем ее духовных интересов, конечно, была в этом празднике для ее впечатлительной и глубокой натуры наибольшим душевным событием, {Происходила из семьи немецкого пастора -- Там же).} -- отсюда и то "дерзновение", которое привело ее к Достоевскому" (Там же. С. 33--34). Сама Поливанова так объясняла этот поступок: после "потрясающих великих минут настало бездействие, воцарилась тишина, и только дрожали еще струны души, в которые ударились мощные волны чудной речи Достоевского <...> Меня тянуло взглянуть еще раз на него, услыхать его голос, внимать его словам" (Там же. С. 29). {Текст "Речи" от него она не могла получить, но из "Московских ведомостей" списала ее в свою тетрадь -- Album, в которую вписывала наиболее важные "документы" протекавшей общественной жизни -- Там же. С. 37--38).} Беседа Достоевского с Поливановой (позже к ним присоединился С. А. Юрьев) продолжалась около трех часов, и дневниковая запись, вероятно, довольно близко передает ее содержание; во всяком случае факты, приведенные здесь, не противоречат известным сведениям о Достоевском (причины, побудившие писателя отдать Речь в "Московские ведомости", а не в "Русскую мысль", для которой она предназначалась; его намерение издать Речь отдельным выпуском "Дневника"; примирение двух стариков и т. д.). Завязавшийся разговор о "Пиковой даме" Пушкина и предложение Достоевского перечитать повесть и написать ему о своих впечатлениях явились поводом к переписке, основной темой которой стала семейная драма Поливановой -- супружеская измена мужа, сложные чувства, переживаемые ею, и нечаянная роль самого Достоевского, его Речи в разрешении этой деликатной ситуации (по мнению Волгина, ставшей первой бытовой проверкой глобального призыва "Смирись, гордый человек!", см.: Волгин И. Л. "нелитературной" семейной истории см. в отдельной главе "Боковой сюжет": Там же. С. 373--383). После смерти Достоевского Поливанова обратилась к А. Г. Достоевской с сочувственным письмом (РГБ, ф. 93. II. 7. 106; частично опубл.: Лит. наследство. Т. 86. С. 538). Известны два письма Достоевского к Поливановой (1880) и шесть ее к нему (1880; РГАЛИ, ф. 2191, ед. хр. 1). Письма публикуются по копиям А. Г. Достоевской (РГБ, ф. 93. II. 7. 105; все подписи корреспондентки вымараны, за исключением начальных букв. По убедительной гипотезе Волгина, Анна Григорьевна вернула подлинники по просьбе Поливановой, сняв, однако, копии и вымарав в них подписи: Волгин И. Л. Последний год Достоевского. С. 383).