Записи публицистического и литературно-критического характера из записных книжек и тетрадей 1860-1865 гг.
I. Записная книжка 1860—1862 гг.

ЗАПИСИ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО

И ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК И ТЕТРАДЕЙ

1860-1865 гг.

1. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА 1860—1862 гг.

ПОЛЕЗНОСТЬ И НРАВСТВЕННОСТЬ

Ряд статей

Шекспир. Его бесполезность. Шекспир как отсталый человек (по Шекспиру государственные люди, ученые, историки учились) (мнения «Современника»).

Нравственность (Щеглова). Мнения Чернышевского. <с. 3>

Ряд статей о судах. Судья <?> Аномалии Европы и России. Что значит Рим для папы. <с. 4>

Нечто о современном общественном направлении. Мысль о назначении России в Азии и в ее естественных пределах. <с. 5>

На свете ничего не начинается и ничего не оканчивается.

Чудо воскр<есения> нам сделано нарочно для того, чтоб оно впоследствии соблазняло, но верить должно, так как этот соблазн (перестанешь верить) и будет мерою веры. <с. 19>

БУДУЩИЕ КРИТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ

Наша теперешняя литература и наша теперешняя публика

1) Публика и литература — кто кого опередил?

2) Портрет!.! публики, историческое ее состояние.

Эгоизм и так называемые направления> Катков, Милюков, ambition rentree,¹ промахи. . . 50 р<ублей> «Светоча», Пирогов, «Современник» — на что может решиться «Р<усский> вестн<ик>», личности и портреты а 1а Жем-чужников.

4) Чернышевск<ий> — недавняя полемика. Что есть истинности в «Современнике».

5) Правды, правды!

Но рассмотрим идею нашей литературы и в следующих статьях, с Гоголя. <с. 8>

В «Ряде статей»:

Гоголь — гений исполинский, но ведь он и туп, как гений. <с. 94>

Куда вы торопитесь? (Чернышевский). Общество наше решительно ни к чему не готово. Вопросы стоят перед нами. Они созрели, они готовы, но общество наше отнюдь не готово! Оно разъединено. <с. 8>

№. С циническою откровенностью говорить о вопросах и как они принимаются обществом (вопрос о женщине, всё в голове, а не в теле).

Вы утверждаете, что общество созрело, а вопрос о Пирогове, как вы, дозревшие, его разрешили? Если б вы дозрели, то так бы не разрешили.

Вы препинаетесь о Кавуре,² о «Р<усском> в<естни>ке» нечего и говорить — журнал отпетый. <с. 7>

StrepitQ belli propelentur artis.³

Литература в упадке, напрасно г-н Антонович говорит о Гете. Мы готовы биться об заклад, что он не развернет Гете всю жизнь свою, а может быть, и не развертывал. Мы даже уверены, что г-н Антонович и во времена процветания литературы не развернул бы Гете: ведь надобно же и врагам отдавать справедливость.

Ну, этого и Петр Лаврыч не разрешит, который всё знает.

Теперь поступки дороже статей. Вы говорили, что Добролюбов — гений, умаливали, упрашивали публику признать его за гения. Следовательно не выдержали <с. 46> (Базаровские) тона, а след<овательно>можно надеяться, и другие так будут поступать, <с. 47 >

Прочесть и перечесть

Боклея — что можно;

«Contradictions economiques» ⁴ «De la democratie en Amerique» ⁵ Токвиля. <с. 48>

В статью «Гоголь и Островский»

Не в свои сани не садись, Бородкин⁶ Русаков, да ведь это анализ русского человека, главное: прямота описаний. Он полюбит прямо, закорючек нет, прямо выскажет, сохраняя всё высокое целомудрие сердца. Он угадает, кого любить и не любить сердцем сейчас, без всяких натянутостей и проволочек, а кого разлюбит, в ком не признает правды, от того отшатнется разом всей массой, и уж не разуверить его потом никакими хитростями: не примет и к вам не пойдет, не надует ничем,⁷ разве прямо с чистым сердцем назад воротитесь: ну тогда примет, даже и не попрекнет. <с. 54>

Чернышевскому: Б-а, ба и т. д. Весь комизм тут заключается в том, что ведь этого никак не может быть на деле, даже вообразить этого нельзя, а так только на бумаге у себя в кабинете.⁸ Г-н Чернышевский тешится тем, что подзывает к себе пальцем⁹ всех великих мира сего: Канта, Гегеля, Альбертини, Дудышкина и начинает их учить по складам. Эта потеха очень невинная и, конечно, очень смешная, она напоминает Поприщина, вообразившего, что он испанский король.

Ведь мы знаем, что такое г-н Чернышевский. Если у него есть идея, к чему он унижает ее, коверкая себя? Ведь вот теперь дошло до того, что даже Н. Ф. Павлов возвышается над г-ном Чернышевским и называет его азиатом, «Р<усский> вестник» читает ему мораль — а уж это выходит штука. И ведь аргументы Н. Ф. Павлова очень крепки; одна только сущность дела не крепка, а ведь об ней не говорят да и говорить не будут. А нам жаль, ради г-на Чернышевского жаль. Вы вредите сами себе. Мы вам это часто говорили. <с. 60>

Чернышевскому

Вы хотите, чтоб вас не слушали, а слушались.

Всеобщими гражданами мы не сделаемся. Стертые пятиалтынные. Да ведь как и скучно <-то>.

Если кто с вами согласен, что Кавур был человек довольно дюжинный, так это мы. 

Если кто мог негодовать вместе с вами, что такая дюжинная душа властвует над всеми, вопреки гениальным, из умения воровски пользоваться гениальными мыслями, так это мы.

(N3. Французы бы не пошли против Гарибальди.) <с. 89>

Sic.

Плоды не едят на картине. Вы, пожалуйста, не думайте, что мы шутим. Нет, вы столько писали о политической экономии, что — и т. д.

Положим, вам позволено похвастаться, потому что вы защищаетесь против тех, которые вам говорят, что вы ничего не знаете, но нельзя же быть шутом.

В основе мы с вами согласны; но ¹⁰ вы построили на этой основе всё вздор.

Вы хоть и шут и невежда, но вы честны и в основании верны.

Мы не успели себя особенно заявить в политической экономии; но мы не помещали статей пол<итико>-экон<омических>, хотя бы потому только, что и у вас уж их слишком много. <с. 90>

У нас есть убеждения, и мы тоже вас никого не боимся.

Начало: ¹¹

Вы начали первый. Мы начинать не хотели, хотя давно уже ежились. Но вы были нам дороги, мы вам сочувствовали и мы решились лучше молчать, хотя я уж и не знаю, как у нас иногда щемило в душе, читая ваше шутовство. . . Но теперь вы начали, и теперь мы очень желали бы высказать вам всё, не так, как прежде, чуть-чуть.

И высказать всё:
вы желчевик
вы смешно разнузданный
и развернулись. <с. 91 >

Чернышевский говорит, что он семинарист.¹²

Чернышевскому. К чему это слишком выделанное высокомерие и назойливость в ваших статьях, чтоб прельщать ¹³. . . и с малосовестною ¹⁴

Чернышевскому. Г-н Чернышевский что-нибудь вычитает и ужасно обрадуется новому знанию, — до того обрадуется, что ему тотчас же покажется, что другие еще ничего не знают из того, что он узнал. Он так а сыплет познаниями и учит всех бе-а-ба. Это, <с. 92> разумеется, простительно, если только от радости, простительно и хвастовство его. Всё это из доброго источника. (Падение Запад<ной> Римск<ой империи>).

Пародия крестовых походов. Вот г-н Писарев пошел дальше.¹⁵

Он, может быть, пишет очень хорошо. Говорю «может быть», потому что ничего не понимаю из того, что он пишет. Невежество Чернышевского.

Семинаризм.

Ну что это за тон? Пад<ение> Западной Римской <империи> Мы, впрочем, написали пародию. <с. 93> У г-на Чернышевского всё значат книжки, и прежде всего книжки.

Он сам признается. Об жизни он понятия не имеет.

Как вы поступили с Пироговым?

С Кавуром?

Искусство, а Марко Вовчок и Бов?

И посмотрите, что выходит:

Тут нужно служить делу, а у нас раздоры о том, кто больше знает, кто больше книжек прочитал.¹⁶ «Я-то, дескать, знаю,¹⁷ а ты-то вот не знаешь, я-то читал эту книжку, а ты-то не читал». Я не против книжек ваших говорю. Прилагайте к делу, распространяйте их, <с. 94> но не радуйтесь, что вы только одни знаете.

Христос-то вот не так поступал.

А до дела дойдет у вас, тотчас и выйдет Пирогов.¹⁸

Вы тупы, никакого политического такта.

Вы всякое практическое дело испортите.

Шутовство и Балакирев

¹⁹ вас не бьет, кто не хочет (вот даже г-н Павлов), забывая, что лежачего не бьют; а вы уж давно лежите, только не замечаете этого сами.

Вы похожи на нетрезвого, который долго буянил и которого наконец обхватили руками и который всё еще продолжает махать своими руками и кричит.

Во многих статьях своих вы походили на человека, у которого недостает аргументов в споре и который с досады начинает плеваться.²⁰ <с. 95>

Вы ударились в шутовство; это ловкий прием. Всякий скажет: что же, ведь шут, свистун, что взять с свистуна; пишет он зато забавно. Вы действительно пишете забавно.

Мы приглядывались к вам; мы думали, что вы на многое благородно осмелились, что вы не хотите педантизма, мы были последние, которые вас отстаивали и защищали.

Нам даже ваш тон, ваш неслыханный по безбоязненности и нарушению приличий слог казался значительным. Именно нам казалось, что вы нарочно хотите поставить себя выше известных приемов литературных, выше слога, что вы даже с намерением нарушаете и разбиваете ²¹ китаизм литературных отношений, чтоб именно показать тем, что вам истина дороже всего, и чтоб испугать этим врагов своих, чтоб они сказали: «Этот человек ничего не боится, он страшен, он плюет на наши приемы, обычаи; нет, <с. 96> его ничем не опутаешь». Эта смелость нам нравилась. Но увы! Мы поэтизировали. Павлов прав, говоря про ваше самолюбие.

Уверяем вас, что прием ваш был превосходен; вы навели страх. Но вы не поддержали его и упали с бесславием. А знаете, чем можно было поддержать: сознаться в своих промахах, в своей заносчивости, в своем невежестве. Нет, вы не решились. Плохо. Вы бы показали тогда, что вы выше мелочного самолюбия, что вы благородно-самолюбивы, что истина для вас всё, что для вас прежде всего — основная мысль, была бы она верна. Но вы этого не сделали, и мы убеждены теперь, что никогда не сделаете. Следы необъятного самолюбия, которому вы всем жертвуете.

И вышло, что всё это от безобразного самолюбия.

Стукотня в литературе, последняя литературная грызня. <с. 97 >

Собаки грызутся, картина. Чужие забежали, десятки бросаются,²² покамест не облили водой.

Красота и естественная потребность красоты.

Человек с двумя ушами, но вам непременно хочется обстричь одно ухо ножницами, и вот создается журнал с специальною целью обстричь у себя это ухо и ходить об одном, да и других склонить к тому же.

Резать носы. 

Пирогов. Как вы ни оправдывайтесь, а сочувствие не на вашей стороне; вас обвиняют, вы хорошему делу своему сами повредили. Тон не такой должен быть с Пироговым. <с. 98 > Розги надо было чем-нибудь заменить, —хорошим обращением, ну а Пирогов не надеялся найти умеющих.

Притом это дело прошлое, старина. Надоели нам уж эти розги и ваши статьи о них. Следственно, для чего же вы вспомнили? Чувствуете сами, что хвост запачкан, и оправдаться хотите.

<с. 99 >

Впрочем, это уже сочинение г-на Бова (а не Чернышевского). Ну это уж совсем другое дело (N3, то есть это уже не Чернышевского).

«Современник» — точно школьники, от которых отвернулся учитель. <с. 100>

Чернышевскому. А ведь перед г<осподином>-то Буслаевым вы были неправы.²³<с. 102>

Вопрос о Пирогове

(Опыт окончательного и заключительного мнения)

Мы говорим «опыт», потому что этот вопрос, кажется, никогда не кончится. Он значителен. Много произвел. Много было замешано и т. д. Теперь он опять возобновляется, точно о жидах.

Первоначально было «Великорусские иллюзии — розгами».

Выписки наибольших дерзостей и беспристрастнейшее изложение правды.

Выписываем эту старую статью.

Для незнающих — для объяснения, а для знающих — в напоминание.

Опыт окончательного решения по вопросу о Пирогове. <с. 80>

Г-н Бов горько жалуется на журнальных крикунов, обвинивших, что будто он бросал в Пирогова грязью.

Это, конечно, неловко. Вы только обрадовались возможности провести свою идейку и, несмотря на то, что такое тот человек, которого вы обвиняете, вы, подцепив одно его заблуждение, пустились скакать перед ним, точно как бы перед Аскоченским, и тем сами себя уронили. А в сущности, разглядите сами, <с. 100> будто это не грязь. Ну будьте хоть сколько-нибудь справедливы — поглядите. Вам не было дела до заслуг, до того, что это деятель, вы освистали его. Если б вы значили очень много — это было бы жестоко; если же вы значите мало, то есть если есть шанс, что с вашим мнением почти все ²⁴ не согласятся, то это уж грязно,²⁵ ухарски-удало. Если б вы хотели просто заметить Пирогову, то никто вам не мешал, вы бы сделали даже пользу всем, потому что вы были справедливы (хотя это вам ничего не стоило; вы говорили из давно прочитанных книжек, а сами-то ничего не выдумали). Но нет, вам именно хотелось повторить басню Крылова:

А моська, знать она сильна,

Согласитесь, что это правда. Боже нас сохрани, разумеется, требовать от вас признания публичного. Вы <с. 101 > на такое приз-знание не способны; нимало. Нет, про себя-то сознайтесь, и то хорошо будет. <с. 102>

Г-н Бов пишет,²⁶ что он и не заботится (август, 266 стран<ица>) о том, что скажут журналисты и что он подивился бы, если б они не [воспользовались случаем обругать его. . . Ах, боже мой! Если б вы не заботились, зачем бы вы нам два печатных листа написали? Как это всё делается скучно и как наивно!

266 стр. — «Да, впрочем, что же за дело публике до моих тайных намерений?» Вот как! Вы журналист, вы деятель, как же не думать о ваших намерениях, а во-вторых, и не запретите ведь. <с. 103>

266) «В серьезности и горячности тона и высказалось то глубокое уважение, которое я питал к г-ну Пирогову». Вовсе не было серьезности и горячности тона. Была радость, что вы наконец на кинуться ²⁷ на то, что получше вас. К чему уж теперь хитрить и оправдываться? Ведь громкими фразами ничего не сделаешь и не
отговоришься от всеобщего впечатления, произведенного вашей статьей. Впрочем, еще было бы ловко (такое прикидывание и оправдание),²⁸ если б прием-то уж не устарел. А то слишком стар. Наиизусть знаем. <с. 104>

267) Мысль Бова: «Я думал, что Пирогов восторжествует над средою, но я горько обманулся».

Так, стало быть, уж, по-вашему, Пирогов уступил, он не передовой человек. (Какая шутовская мелочность в понимании жизни: точно дети, право!) Да если б Пирогов и ошибся раз (и эта ошибка — мелочь, потому что вы уж слишком обрадовались ?парижской идейке), так разве он такой человек, что может разом обратиться в отсталого? Да ведь он из таких, которые ради всеобщей пользы могут согласиться в ошибке. Из такого ли материала Пирогов?

Что за скороспелый принципик! Вот, дескать, мы знаем идейку, что не надо сечь, а вы-то не знаете! — Ухватились, поймали чужое! рады! именинники! Не в сечении дело: сечение завтра же изменится, а в взгляде, в деятельности Пирогова, в человеке и в том, что он борется, чего он хочет, чем жертвует. Угорелый народ! ведь это шутовство! <с. 105 > 

Главное

267.²⁹ Во-1-х. Зачем же выбрали за авторитетное, а во-2-х, вы из таких, что одна уступка, и уж у вас всё пропало. Вам нужно разом всего. Да ведь это история ваша с Кавуром, почем вы знаете, что стоила Пирогову его уступка?

А главное, пусть вы правы.

Да вашей статьи с г-ном Пироговым неправ. Не в свисте должна была состоять она. Вы сами себе повредили. Не верите? Посмотрите на факт: ну кто с вами согласен?

370) О том, что Пирогов сам заявил розги и заслонил комитет. Да ведь на это можно было отозваться сожалением, а не свистом. Тем более, что он это сделал наверно по bonhomie³⁰

371)  ³¹ Убеждения — так. Да человека-то вы просмотрели,деятеля. Он ошибся, и за ошибку, за одну ошибку вы уж не уважаете его более. Зачем же вы требовали от Пирогова более, чем он мог вам дать, вы сами увлеклись, как мальчик (ваши слова), и, увидя, что Пирогов в одном ошибся, тотчас же смешали его с грязью. Да ведь в нем, кроме этой <с. 106 > ошибки, было много прекрасного и великого, перед которым мог бы остановиться ваш свист.

— Да для чего я к человеку буду чувствовать уважение, если он действует не так? — скажете вы.

— Да, он ошибся; но вся его деятельность ³²

— Почему к человеку благородному и желающему добра надо быть снисходительнее?

— Почему, почему — это не разъяснишь, если вам нечем понять!³³ <с. 107>

Вы во всем совершенно справедливы. Кроме злости и тона. Вы набросились на г-на Пирогова как на человека совершенно потерянного, забросав его грязью, и в лице Пирогова оскорбили всех, общество благодарнее, чем вы думали. Оно может простить заблуждепие. Вы не простили, то есть вы человека не цените, люди без гуманности.

NВ. Возражения> Вову «От<ечественных> записок» слабы. И опять: лучше бы, если б Пирогов, не кривя душой, а по незнанию.

Главное.

NB. Слишком уж мало было благодарности, слишком много замечалось удовольствия в выставлении языков и в показывании шишей. Попался наконец. Ведь точно вы рады были наконец, что попался человек. «Поймали наконец и этого!³⁴ Был, дескать, деятель, все считали безукоризненным, никто не мог поколебать его, а вот мы, дескать, отыскали же, каковы молодцы; нет, <с. 109 > уж мы так гуманны, что от нас не спрячешься!» Разумеется, у вас этого чувства совсем не было. Но ³⁵ всем показалось-то, как будто есть. Общество чутко. Оно всё восстало против вас. Почему? Значит, симпатизировало Пирогову, и тон ваш действительно был злораден и нахален, точно вы действительно радовались, найдя ошибку³⁶ Общество защищало свое нападение на вас. Защищать можно плохо, а основание-то все-таки было справедливо. Е. Суд<овщиков> (в «От<ечественных> з<аписках>»), Драгоманов могли плохо нападать, но они все-таки оставались представителями общего мнения справедливого.

А что общее мнение все-таки ³⁷ не за вас, а за Пирогова, то, значит, Пирогов заслужил обществу и оно сердечно ему предано, а вы нет. Значит, дорога ваша довольно ложная. Свистать и свистать — ведь это сушь! Любви к делу мало! Гуманности мало!

Вот общество-то и угадало, на чьей³⁸ стороне истинная правда. Этот факт свидетельствует, что общество наше несравненно развитее в гуманном отношении, чем многие думают. Если вы любите успех, прогресс то есть, то вы сами, г-н Бов, должны быть этому рады. <с. 113>

Две отметки на страницах 378 и 379.

Кто знает, г-н Бов, может, «мои стихи имели влияние», да и вся статья имела, говорим мы, но тут уж не г-н Бов виноват, а весь скандал, вся литература этой статьи. Кулаками не лечут. Ведь вы не докажете, что если б не было скандала, не было бы и такого успеха. Этого же успеха можно было достигнуть и другими средствами.

2-я заметка Бова, что замечания его «не были никем опровергнуты, а подтверждений было много. . .», да в главном-то вы не догадываетесь — тон. Публику раздражили.

379) Замечание о наказании за лихоимство и воровство — зачем (по Бову) одно менее, другое более.

«Уж одно это сличение цифр показывает, что розгу совсем можно вы весть»,³⁹ и сердитесь, что не вывели. А почему, однако же, такая перемена с 561 на 27? А потому, что тут был Пирогов. За это вы и не подумали поблагодарить. Пирогов ошибся, положим, но ведь что же-нибудь да сделал. <с. 114>

Бов и Пирогов

И затем на странице 381.

Дикое рассуждение увольнением. Разбор этого (наш), проти-вуречие себе Бова в выписке.

Наше мнение: чем заменить розги. Заменить, конечно, трудно. Самое лучшее: не сечь да и только. Но чем заменить? Это другой вопрос.

Когда сами педагоги исправятся, тогда и на мальчика будут действовать нравственно. Как исправиться? как это сделать? Да, как это сделать? Это похоже на то, что иному учителю, например, войти в класс нельзя: и смеются над ним и кидаются в него всякой всячиной. Но ведь не над всеми же смеются. Есть такие, которых и уважают. Ну так как сделать тем, чтоб над ними не смеялись?

Задача, несколько похожая на то: как сделать, чтоб нас уважали?

Тоже смешно увольнять и после дерзости, да ведь вы террор предлагаете.

Антагонизм с начальством, да мы об заклад побьемся, что начальник, в сущности, больше виноват, чем ученик. За что же увольнять?⁴⁰<с. 72>

382 стр. Смешная уступка Бова розге: обнаружил ребенок полное раскаяние, да еще его сечь. Да за что же? Хорош. Да этого-то и должна добиваться педагогика. Полное раскаяние смывает все преступления и удовлетворяет все обиды, сделанные начальнику. Тут уж непременно должно быть прощение, ное прощение. Вы себе противуречите, г-н Бов. Полно, так ли? Да нет, вы себе и ⁴¹ не противуречите. . . Разумеется, надо, чтоб раскаяние было искренное; но, по-нашему, не много надо психологии, чтоб это подметить, а если надует, ну, пожалуй, во 2-й, в 3-й раз можно постращать исключением. А сечь — ни под каким видом.

На родителей смотреть нечего. Им самим надо начальству прочесть нотацию: вы, дескать, испортили ребенка, а мы теперь маемся с ним. . . и т. д.

382. Прямо за этим: отцы возымеют же, наконец, амбицию. Следовательно> ⁴² сечение уменьшится (по Бову). Да отчего отцы возымеют амбицию, когда сами просят? Или вы намекаете на коренную, радикальную перемену нравов, конечный прогресс: но ведь и Пирогов говорил, что розга в нравах и исчезнет ⁴³ с изменениями нравов, да вы же смеялись над этим. <с. 73>

382. О личности Пирогова. Сами же соглашаетесь, г-н Бов, какова была личность Пирогова. Не следовало бы потом тешиться над ним. Сами себя осуждаете. Возразить-то бы можно было, но ⁴⁴ возразить как Пирогову, уличить его в ошибках,⁴⁵ а не как последнему шарлатану.

«Честь и слава», — говорите вы дальше. В том-то и ошибка, что вы говорите это теперь, а полтора года назад сквозь ошибку не видали ни чести, ни славы.

Вы возражаете, я знаю, на это, что ваша статья своею резкостью и сделала пользу. . . Ишь какова строгость! И с кем же? точно с мальчишками, нет, с Пироговым.

Говоря об личности, мы не против вашего замечания говорим, что личность не обеспечивает. Это полнейшая правда. Но мы только хотели сказать, что вы личность-то Пирогова пропустили. Хотя, впрочем, на странице 383 вы хоть и говорите, что «конечно так, Пирогов говорил это», то есть что педагоги одних с ним убеждений, — вы хоть и говорите, повторяю, что правила лучше, чем личность. Конечно, так, правила хорошо, но ведь писаные правила — нуль, нарушить их всегда можно, ну, а при хорошей <с. 74> личности и дурные правила не стеснят.⁴⁶

386) (в начале страницы). Эманципаторы получают от таких голосов, как Бова, новую силу (будто бы); то-то и есть, служите делу, обрушивайтесь на факт, но щадите лицо, не будьте бесстыдны, отдайте каждому по заслуге. Чему вы удивляетесь, что все на вас? Нет, такие голоса не подмога. (Если ваш голос и сделал ⁴⁷ хорошее (силою факта), то он больше бы сделал, если б раздался строго, а не шутовски).

386. ч. И разумные приверженцы эманципатора радуются возражениям».

Хорошо-с; но вот и вы, стало быть, должны радоваться нашему возражению. Ведь мы вам почти ни в чем не противуречим. Мы только призываем вас a la pudeur.⁴⁸ <c. 75>

386. Выписка бранчивая Бова, чем оскорбились последователи Пирогова?

Ответ наш: нет. Вы не отнимали ничего у Пирогова, но вы уж слишком обрадовались, скакали на одной ножке и действительно были негуманны — оскорбили всех. (И тут-то эти выписки).

388). Если хотите, ваша статья, по нашему глубокому убеждению, должна была не уничтожить уважение к Пирогову, а еще более возбудить к нему симпатии. (№. Сам Пирогов упал,⁴⁹ говорите вы в оправдание, да это недостаточно. Это и в насмешку принять можно. Неловко изъяснились.)⁵⁰ Но вот что было: все побоялись, что теперь падет уважение к Пирогову, и восстали на вас.⁵¹ Конечно, боязнь была ложная, и если явилось несколько людей, отвернувшихся от Пирогова, то ведь они слишком плохой были народ, должно быть так, такой, что и внимания обращать не стоило. Г-н Драгоманов говорит о них как об факте, как о бывшем впечатлении после вашей статьи. Нам кажется, и он один из оскорбленных, один их тех, которые испугались, что поколеблется авторитет Пирогова, и придает слишком большое значение факту. <с. 76>

391. Заключение Вова, зачем, дескать, Пирогов не направил всех сил на решительное и коренное изменен<ие> и т. д.

Ответ наш: среда, дескать. Следовательно, Пирогов рассудил, что лучше сделать хоть что-нибудь, если не всё. Вы недовольны этим «хоть что-нибудь», г-н Бов? Но ведь оно всё же лучше, чем ничего. Наконец, по-вашему, нужно, чтоб всё общество, чтоб сама среда обратила внимание на свое положение и почувствовала необходимость изменить его. Помилуйте, да если вся среда будет хороша,⁵² то тогда всё само собой изменится, а если часть, то, конечно, вы правы, подымая ваш голос. Но ведь мы сказали, в чем ваша была ошибка. А теперь скажем наше мнение, что ⁵³ все-таки сделано хоть что-нибудь, а это лучше, чем ничего, а во-вторых, нравственное влияние Пирогова осталось хоть не на коллегию, не на педагогов (а может, и на них), а на всю Россию. Деятельность Пирогова заявлена перед Россией, и дело так или этак пошло вперед. Вот 1-й шаг, дело ⁵⁴ сейчас, после Пирогова, по-нашему, <с. 77> конечно, пойдет хуже, может быть, явится отъявленный антагонизм Пирогову, но дело Пирогова не умрет, и явятся антагонизм антагонистам. И по-нашему, не одно коллегиальное начало, выданное им,⁵⁵ — ого заслуга, а сам он есть заслуга. Мы вовсе вам не противуречим, что хорошо было бы,⁵⁶ если б Пирогов провел всю свою идею. Очень бы хорошо было, конечно.⁵⁷ Мы даже обвиняем его, только вот в чем наиболее, что он согласился сказать всей России, что мнение педагогов о розге он сам разделяет; когда потом сам признался, что его принудили (в противном), но он оставил по себе влияние личности. Будь он либеральный деспот, он бы оставил в такой среде, только либеральный деспот. Он оставил влияние высоко гуманное. Это влияние, может быть, не умрет и в коллегиальном совете и преобразует его впоследствии. Это очень может быть. Ну так вот эту-то личность, гуманное-то это начало и не следовало слишком оскорблять резкими выходками, да и публику тоже. <с. 78>

Вы заключаете тем, что всё как бы не понимаете, в чем вас обвиняют, именно что вы оскорбили г-на Пирогова. Но вы, может быть,, и не оскорбляли г-на Пирогова, мы хотим этому верить. Мы даже веруем, что в вас не было зависти, что вот, дескать, есть гуманный деятель, так зачем не вы один? Нет, мы верим, что вы не оскорбляли сознательно. Вы только неловко написали вашу статью и этой неловкостью всех оскорбили, и эта неловкость действительно, может быть, произошла от недостатка гуманности на практике. Ведь велико расстояние от гуманности в теории до практики. Вы думали сделать справедливо, а сделали только нахально. Вы говорили правду, но говорили не так, как надо было говорить с Пироговым (по мнению⁵⁸ всех, следовательно, справедливо), а как с шарлатаном. Вы тоном ошиблись. В объяснительной статье вы, положим, оправдываетесь. . . Это хорошо. Вы во многом сознаетесь. . . Усиленно хвалите Пирогова. . . Но опять-таки то, что в главном-то не умеете сознаться и не понимаете, что надо. . в точку-то не попали. . . <с. 79>

Главное

Ж. Вы говорите: правила лучше. Это, конечно, хорошо; но чем освящены эти правила, чем гарантировались правила — это начальник. Следующий начальник их переменит. Что же за гарантия? Вы говорите: среда. Среда — это так. Но зачем же вы так обвиняете Пирогова за правила и даете правилам такую цену? <с. 80>

Всё у вас, положим, так, но вы выразились не так. <с. 79> N3. Вы тщеславитесь и хвалитесь, что, обойдясь с Пироговым построже, достигли вот таких результатов. Строгость полезна, но не с такими людьми, как Пирогов. Зачем вы, например, уменьшаете такой факт, как прощальный обед и публику, провожавшую на десять верст. Ведь тут был энтузиазм. Ведь значит же это что-нибудь. Ведь оно даже такой результат имело, что вот вы, например, схватились за перо, чтоб оправдываться. . . виноваты, чтоб покарать врагов своих. Так или этак, все-таки схватились за перо. Ведь почувствовали же вы, что было что-то уж слишком сильное в симпатии к Пирогову: а ведь говорите же вы, что «можно многое сказать на проводах лестного, можно сказать то, что нравится Пирогову». Зачем вы как бы умаляете размер и значение этих проводов, говоря об них таким тоном. Хорошо ли это? Вы вот смеетесь, что обвиняют вас за тон вашей первой статьи, не понимаете, в чем была ваша ошибка. Ну так вот вам для примера этот ваш <с. 81 > отзыв, с улыбочкой, о проводах, не поймете ль чего-нибудь?

Об увольнении

Увольнять. Непрактично, г-н Бов, непрактично! И увольнять, когда вы сами-то говорите, что, может быть, мальчик сшалил по глупости. Зачем же разрушать всю карьеру его, зачем же делать его, может быть, на всю жизнь несчастным? Мне, право,⁵⁹ кажется, что вы это на смех сказали. Это, значит, выходит: погибай всё, только бы принцип был исполнен, только бы не секли. В этом-то и комизм. Французские книжки, наигранная гуманность.⁶⁰ Ведь даже и непрактично, это просто зверство.

и карьера погибнет и сделает <ся>, может быть, вором окончательно и серьезно. . . Нехорошо, г-н Бов, по крайней мере неудачно. Нечего за них держаться, говорите ⁶¹ вы. Как это легко, право, выговаривается. Всего-то четыре слова. Слава богу, что это, по крайнеймере, только в литературной статье, а не на деле. <с. 82 >

Не соблюдена была надлежащая экономия в выставлении языков и в показывании шишей.

Вы поступили с г-ном Пироговым так, как будто он совсем отступил от свое<го> мнения. Настоящий суд над г-ном Пироговым был бы таков: «Что вы, Пирогов, добровольно перешли в партию обскурантов или только сделали уступку противникам?» Но обскурантизм в Пирогове невозможен, след<овательно> уступка. Какого рода и для чего? Довольно плохая и нехорошая, правда. Можно ли было без нее обойтись? Почти можно. Для чего же вы так сделали? Для того, что если всего не мог сделать, так чтоб"часть сделать.⁶² А разве вы думали, что без этой уступки не спасете части? — Думал, ибо мне оставалось выбирать из двух:⁶³ или удалиться, или обеспечить себе хоть какую-нибудь деятельность. Действительно ли вы так рассуждали? — Действительно.

А если так, то в чем же вина г-на Пирогова? В том, что, может быть он преувеличил препятствия, скоро уступил и, главное, написал сам, что во всем соглашается с педагогами. Но ведь это еще не отступничество. А вы поступили с ним как с отступником. <с. 83>

Наказание-то вышло не в меру.

А просто-запросто ⁶⁴ вы думали, что другим приемом, другим литературным слогом будет не так, и пустились свистящим слогом.

И чего мы спорили, когда дело надо делать!⁶⁵ Заговорились мы очень, зафразерствовались, от нечего делать только языком стучим, желчь свою, не от нас накопившуюся, друг на друга изливаем, в усиленный эгоизм вдались, общее дело на себя одних обратили, друг друга дразним; ты вот не таков, ты вот не так общему благу, а надо вот так, я-то лучше тебя знаю (главное: я-то лучше тебя знаю). Ты любить не можешь, а вот я-то любить могу, со всеми оттенками, — нет, уж это как-то не по-русски. Просто заболтались. Чего хочется? Ведь в сущности все заодно? К чему же сами разницу выводим, на смех чужим людям? Просто от нечего делать дурим.

— (утонченности разные выводим).

— ведь только чертей тешим раздорами нашими! <с. 84> Общее чувство возбудили против себя (статьей о Пирогове).

Мы не преувеличиваем, говоря про общее чувство. Мы его не по журналам меряем, не по «Отечеств <енным > запискам», не по «Русскому вестнику». Журналам-то мы, пожалуй бы, и не поверили. Нет. мы от посторонних людей слышали.

⁶⁶ значит, вы угодили делу вашим ⁶⁷ тоном статьи. Не знаем, неужели молодежи нравится такое лаяние? То же можно бы сказать, да не теми словами; сердечная разборчивость ведь есть ив молодежи. Неужели ей нравится только грубость? Не верим.

Говорят, г-ну Чернышевскому нельзя было и отвечать иначе г-ну Громеке как: «Благороднейший г-н Громека, ваши увлечения и т. д.». Это, впрочем, становится даже немного понятно, особенно если припомним некоторые «Соврем <енные > хроники» или «Современные летописи» ⁶⁸ по поводу недавних событий в «Отечествен -ньтх> записках», но и т. д. <с. 85 >

Непременно разборы

«Читальник»

По поводу одной рецензии

Авторитеты (и Чернышевский)

Кузьма Прутков

Поэтики Всеволод Крестовский, Д. Минаев, Николай Курочкин и проч.

Кохановская

Гончаров <с. 104 >

Современнику

— Нет уж вы слишком размахались (о Кавуре) <с. 107 > «Современнику» легко издаваться. Он берет за самую легкую сторону: самую крайнюю, тут и идея не своя — ничего своего нет. Всё, дескать, скверно. Даже и в России, даже и в ней элементов своих вы не находите (спросят их) — ив ней тоже. Молодежь горячо, с чувством, с сердцем бросается за ⁶⁹ крайними вождями, она им верит. Наши Прудоны, дескать. Увы! чтоб быть Прудо-ном, много надо иметь. Конечно, и в исповедывании крайней идеи во что бы то ни стало (то есть для успехов журнала) — много можно встретить остановок, много подводных камней. Ведь нельзя же всё отрицать. Надо ведь и об чем-нибудь сказать положительно, высказать энтузиазм кому-нибудь — показать свои карты. Ба! Да у нас и на это лекарство есть, крайний свист. Всё свистать, всё благородное и прекрасное, каждый факт освистать, прикинуться Диогенами, скептиками, дескать, мы смеемся, скалим зубы, а в груди-то, в груди-то у нас сколько заложено! И страданий, и того, и сего. . . Долго ведь не догадаются! . . ⁷⁰  113

«Русская речь», № 64, 10 августа. <с. 113>

> 

В объявление

Мы хотим того же, что и вы, совершенно того же, но только с тем условием, чтоб это тоже было толковее сделано.

но, бесспорно, одно из ⁷¹ главнейших?

Вы же, может быть, и нехотя, но отвергая спасение единственно в непосредственном соединении, смотрите <с. 67 > на народ поневоле свысока. Ставя цивилизацию ⁷² единственным рычагом и средством к выходу, говоря, что она fara da se,⁷³ вы уже тем самым презирали народ, хоть не по чувствам, но de facto,⁷⁴ <с. 68> необходимости для дела.⁷⁵ Это уже почти было презрение высшего сословия. А между тем вы даже и языка такого не выработали, чтоб заговорить с народом, чтоб растолковать себя народу, чтоб доказать ему, что не всё же плантаторы между фрачниками, а есть люди, ему сочувствующие. Не верит он вам до сих пор, не поверит и в будущем и даже просто понять не может, из-за каких вам причин заступаться за него. Вы хотите всё растолковать ему в 10 минут: ну-тка,⁷⁶ подите-ка растолкуйте. <с. 69 >

на себя его разрешение. Мы предлагали одно средство: грамотность — вы смеялись над нами. Вы знали, чтв мы можем предложить еще много других. Мы просто кричали 2 года о соединении потому, что оно — единственный путь нашего спасения. Впрочем, мы верили, что кто хочет — достигнет. Сто раз ошибется, но добьется до чего-нибудь. Истинное убеждение упорно. А так как это <с. 70> единственный путь, то и сама дорога как-нибудь вывезла бы.

Пошлого либерала мы всегда ненавидели, потому что он ни к чему не ведет, а к крикуну чувствовали ненависть, потому что крикуны всегда ведут назад.

(№. Здесь показать, каким образом крикун ведет назад.)

Крикун почти всегда бездарен по природе своей ⁷⁷ Кто любит дело делать, тот не любит много кричать. Конечно, в наше время и слово — цело. Но кто владеет новым словом, много ли таких, которые умеют что-нибудь сказать не с чужого голоса?⁷⁸ <с. 71>

В смехе, в вечном смехе есть сушь.

Вы изгоняете энтузиазм из молодежи, а ведь наше время такое, что энтузиазм необходим.

— у нас самых простых-то явлений нашей русской почвы не понимает молодежь, вполне разучились быть русскими. А это уж старина, это уж отсталость, это только самая крайняя западническая гиль. Вы спросите, что ж Россия-то на место этого даст? Почву, на которой укрепиться вам можно будет — вот что даст. Ведь вы говорите непонятным <с. 102> нам, массе, языком и взглядами. Погодите, начнет жить народ, и вы явитесь такими пигмеями перед ним; он вас проглотит.

Вы только одному общечеловеческому и отвлеченному учите, а еще матерьялисты. <с. 103>