Федор Достоевский: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "MARIE". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 70. Размер: 63кб.

Часть текста: был у Марьи Тимофеевны. Он ходил поутру взглянуть на трупы, но сколько знаю, в то утро показаний не давал нигде никаких. Между тем к концу дня в душе его поднялась целая буря и... и, кажется, могу сказать утвердительно, был такой момент в сумерки, что он хотел встать, пойти и - объявить все. Что такое было это все - про то он сам знал. Разумеется, ничего бы не достиг, а предал бы просто себя. У него не было никаких доказательств, чтоб изобличить только что совершившееся злодеяние, да и сам он имел об нем одни лишь смутные догадки, только для него одного равнявшиеся полному убеждению. Но он готов был погубить себя, лишь бы только "раздавить мерзавцев", собственные его слова. Петр Степанович отчасти верно предугадал в нем этот порыв и сам знал, что сильно рискует, откладывая исполнение своего нового ужасного замысла до завтра. С его стороны тут было, по обыкновению, много самонадеянности и презрения ко всем этим "людишкам", а к Шатову в особенности. Он презирал Шатова уже давно за его "плаксивое идиотство", как выражался он о нем еще за границей, и твердо надеялся справиться с таким нехитрым человеком, то-есть не выпускать его из виду во весь этот день и пресечь ему путь при первой опасности. И однако спасло "мерзавцев" еще на малое время лишь одно совершенно неожиданное, а ими совсем не предвиденное обстоятельство... Часу в восьмом вечера (это именно в то самое время, когда наши собрались у Эркеля, ждали Петра Степановича, негодовали и волновались), Шатов, с головною болью и в легком ознобе, лежал протянувшись на своей кровати, в темноте, без свечи; мучился недоумением, злился, решался, никак не мог решиться окончательно и с проклятьем предчувствовал, что все это однако ни к чему не поведет. Мало-по-малу он забылся на миг...

Входимость: 68. Размер: 76кб.

Часть текста: indeed, he had nothing but vague conjectures to go upon, though to him they amounted to complete certainty. But he was ready to ruin himself if he could only “crush the scoundrels”—his own words. Pyotr Stepanovitch had guessed fairly correctly at this impulse in him, and he knew himself that he was risking a great deal in putting off the execution of his new awful project till next day. On his side there was, as usual, great self-confidence and contempt for all these “wretched creatures” and for Shatov in particular. He had for years despised Shatov for his “whining idiocy,” as he had expressed it in former days abroad, and he was absolutely confident that he could deal with such a guileless creature, that is, keep an eye on him all that day, and put a check on him at the first sign of danger. Yet what saved “the scoundrels” for a short time was something quite unexpected which they had not foreseen. . . . Towards eight o'clock in the evening (at the very time when the quintet was meeting at Erkel's, and waiting in indignation and excitement for Pyotr Stepanovitch) Shatov was lying in the dark on his bed with a headache and a slight chill; he was tortured by uncertainty, he was angry, he kept making up his mind, and could not make it up finally, and felt, with a curse, that it would all lead to nothing. Gradually he sank into a brief doze and had something like a nightmare. He dreamt that he was lying on his bed, tied up with cords and unable to stir, and meantime he heard a terrible banging that echoed all over the house, a banging on the fence, at the gate, at his door, in Kirillov's...

Входимость: 37. Размер: 24кб.

Часть текста: Chapter VI Chapter VI "Here you all are," began the prince, "settling yourselves down to listen to me with so much curiosity, that if I do not satisfy you you will probably be angry with me. No, no! I'm only joking!" he added, hastily, with a smile. "Well, then--they were all children there, and I was always among children and only with children. They were the children of the village in which I lived, and they went to the school there--all of them. I did not teach them, oh no; there was a master for that, one Jules Thibaut. I may have taught them some things, but I was among them just as an outsider, and I passed all four years of my life there among them. I wished for nothing better; I used to tell them everything and hid nothing from them. Their fathers and relations were very angry with me, because the children could do nothing without me at last, and used to throng after me at all times. The schoolmaster was my greatest enemy in the end! I had many enemies, and all because of the children. Even Schneider reproached me. What were they afraid of? One can tell a child everything, anything. I have often been struck by the fact that parents know their children so little. They should not conceal so much from them. How well even little children understand that their parents conceal things from them, because they consider them too young...

Входимость: 19. Размер: 70кб.

Часть текста: что плохая погода сможет ускорить их отъезд. Федя по-прежнему курсировал между домом и вокзалом, иногда принося домой рейнглоты, виноград и сливы, мокрые от дождя, пряча их за спиной, чтобы удивить и поразить Анну Григорьевну, чаще же падая перед ней на колени, называя ее ангелом, прося у нее прощения за то, что делает ее несчастной, — она отрывалась от шитья, молча с подавленным вздохом подходила к комоду и отдавала ему последние фридрихсдоры, гульдены или франки — он ненавидел ее в эти минуты и сердился на нее, когда она кашляла или чихала, потому что это были ее деньги, деньги ее матери, и она безропотно и кротко отдавала их ему, подавляя его своим благородством, — он снова падал перед ней на колени и говорил, что он украл ее деньги, что она должна его ненавидеть, но только еще больше ненавидел ее и себя — она чихала нарочно и кашляла нарочно и сидела, как швея, дома, не желая выходить с ним на улицу, — что ж за беда, что дождь, ведь у них еще пока есть зонты — он произносил эту фразу с нажимом на словах «пока еще», как будто это не по его вине они сидели без денег, — потом, вдруг увидев, с какой прилежностью, даже чуть высунув кончик языка, она зашивала свое потершееся платье, он преисполнялся чувством умиления и жалости к ней, и целовал ей руки и край ее юбки, и снова становился на колени — теперь уже от всей души — и нежно гладил ее плечи и затылок, над которым были приподняты ее волосы, собранные в тяжелый узел, что делало ее несколько старше и, возможно, даже мудрее, — на ...

Входимость: 14. Размер: 42кб.

Часть текста: wife of Nikolay Semyonovitch, with whom I had boarded so many years while I was at the grammar school in Moscow, was a favourite niece of Andronikov and was brought up by him, and from her I learnt that Kraft had actually been "commissioned" to give me something. I had been expecting him for a whole month. He lived in a little flat of two rooms quite apart from the rest of the house, and at the moment, having only just returned, he had no servant. His trunk stood open, not yet unpacked. His belongings lay about on the chairs, and were spread out on the table in front of the sofa: his travelling bag, his cashbox, his revolver and so on. As we went in, Kraft seemed lost in thought, as though he had altogether forgotten me. He had perhaps not noticed that I had not spoken to him on the way. He began looking for something at once, but happening to catch a glimpse of himself in the looking-glass he stood still for a full minute gazing at his own face. Though I noticed this peculiar action, and recalled it all afterwards, I was depressed and disturbed. I was not feeling equal to concentrating my mind. For a moment I had a sudden impulse to go straight away and to give it all up for ever. And after all what did all these things amount to in reality? Was it not simply an unnecessary worry I had taken upon myself? I sank into despair at the thought that I was wasting so much energy perhaps on worthless trifles from mere sentimentality, while I had facing me a task that called for all my powers. And meanwhile my incapacity for any real work was...

Входимость: 6. Размер: 50кб.

Часть текста: as Rothschild, not simply rich, but as rich as Rothschild. What objects I have in view, what for, and why--all that shall come later. First I will simply show that the attainment of my object is a mathematical certainty. It is a very simple matter; the whole secret lies in two words: OBSTINACY and PERSEVERANCE. "We have heard that; it's nothing new," people will tell me. Every "vater," in Germany repeats this to his children, and meanwhile your Rothschild (James Rothschild the Parisian, is the one I mean) is unique while there are millions of such "vaters." I should answer: "You assert that you've heard it, but you've heard nothing. It's true that you're right about one thing. When I said that this was 'very simple,' I forgot to add that it is most difficult. All the religions and the moralities of the world amount to one thing: 'Love virtue and avoid vice. ' One would think nothing could be simpler. But just try doing something virtuous and giving up any one of your vices; just try it. It's the same with this. "That's why your innumerable German 'vaters' may, for ages past reckoning, have repeated those two wonderful words which contain the whole secret, and, meanwhile, Rothschild remains unique. It shows it's the same but not the same, and these 'vaters' don't repeat the same idea. "No doubt they too have heard of obstinacy and perseverance, but to attain my object what I need is not these German 'vaters' ' obstinacy or these 'vaters' ' perseverance." "The mere fact that he...

Входимость: 4. Размер: 35кб.

Часть текста: in order to recall it clearly and revive the impression. As I went up to my attic, I did not know in the least whether I ought to be ashamed or triumphant as though I had done my duty. Had I been ever so little more experienced, I should have had a misgiving that the least doubt in such cases must be taken as a bad sign, but another fact threw me out in my reckoning: I don't know what I was pleased about, but I felt awfully pleased, in spite of my being uncertain, and of my realizing distinctly that I had not come off with flying colours downstairs. Even Tatyana Pavlovna's spiteful abuse of me struck me as funny and amusing and did not anger me at all. Probably all this was because I had anyway broken my chains and for the first time felt myself free. I felt, too, that I had weakened my position: how I was to act in regard to the letter about the inheritance was more obscure than ever. Now it would be certainly taken for granted that I was revenging myself on Versilov. But while all this discussion was going on downstairs I had made up my mind to submit the question of the letter to an impartial outsider and to appeal to Vassin for his decision, or, failing Vassin, to take it to some one else. I had already made...

Входимость: 3. Размер: 24кб.

Часть текста: Жюль Тибо; я, пожалуй, и учил их, но я больше так был с ними, и все мои четыре года так и прошли. Мне ничего другого не надобно было. Я им всё говорил, ничего от них не утаивал. Их отцы и родственники на меня рассердились все, потому что дети наконец без меня обойтись не могли и всё вокруг меня толпились, а школьный учитель даже стал мне наконец первым врагом. У меня много стало там врагов, и всё из-за детей. Даже Шнейдер стыдил меня. И чего они так боялись? Ребенку можно всё говорить, - всё; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и матери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они всё понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет. О боже! когда на вас глядит эта хорошенькая птичка, доверчиво и счастливо, вам ведь стыдно ее обмануть! Я потому их птичками зову, что лучше птички нет ничего на свете. Впрочем, на меня все в деревне рассердились больше по одному случаю... а Тибо просто мне завидовал; он сначала всё качал головой и дивился, как это дети у меня всё понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной смеяться, когда я ему сказал, что мы оба их ничему не научим, а они еще нас научат. И как он мог мне завидовать и клеветать на меня, когда сам жил с детьми! Через детей душа лечится... Там был один больной в заведении Шнейдера, один очень несчастный человек. Это было такое ужасное несчастие, что подобное вряд ли и может быть. Он был отдан на излечение от помешательства; по-моему, он был не помешанный, он только ужасно страдал, - вот и вся его болезнь была. И если бы вы знали, чем стали под конец для него наши дети... ...

Входимость: 3. Размер: 47кб.

Часть текста: was "touching," though people may laugh at me for saying so, and if there were glimpses from time to time of something cynical, or even something that seemed ridiculous, I was not so narrow as to be unable to understand and accept realism, which did not, however, detract from the ideal. The great point was now that I understood the man, and I even felt, and was almost vexed at feeling, that it had all turned out to be so simple: I had always in my heart set that man on a supreme pinnacle, in the clouds, and had insisted on shrouding his life in mystery, so that I had naturally wished not to fit the key to it so easily. In his meeting WITH HER, however, and in the sufferings he had endured for two years, there was much that was complex. "He did not want to live under the yoke of fate; he wanted to be free, and not a slave to fate; through his bondage to fate he had been forced to hurt mother, who was still waiting for him at Konigsberg. . . ." Besides, I looked upon him in any case as a preacher: he cherished in his heart the golden age, and knew all about the future of atheism; and then the meeting with HER had shattered everything, distorted everything! Oh, I was not a traitor to her, but still I was on his side. Mother, for instance, I reflected, would have been no hindrance, nor would marriage with her be so indeed. That I understood; that was something utterly different from his meeting with THAT WOMAN. Mother, it is true, would not have given him peace either, but that was all the better: one cannot judge of such men as of others, and...

Входимость: 3. Размер: 95кб.

Часть текста: всех нас уди влением. Само собой, так как дело происходило не на небе, а все‑таки у нас, то нельзя же, чтобы я не коснулся иногда, чисто картинно, бытовой стороны нашей губернской жизни, но предупреждаю, что сделаю это липь, ровно настолько, насколько понадобится самою неотлагательною необходимостью. Специально же описательной частью нашего современного быта заниматься не стану». Роман Достоевско го — не описание города, не изображение быта: «описательная часть», бытовая обстановка его не занимают. Он — хроникер событий, неожиданных, внезапных, удивительных. Его искусство противоположно поэтике Толстого, Тургенева, Гончарова: против статики описаний и бытописаний он выдвигает динамику «событий» — движение, действие, борьбу. Ему «некогда» живописать словами и эпически повествовать о нравах; он сам схвачен вихрем и несется вместе со стремительным потоком происшествий. В одном письме его к Майкову мы находим замечательную фразу: «Будучи больше поэтом, чем художником, я вечно брал темы не по силам себе». Писатель искренне был убежден, что его романам не хватает художественности, оправдывался тяжкими условиями работы и смиренно признавал себя ниже таких художников, как...

Поиск по творчеству и критикеCлово "MARIE"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "MARIE"